— Видите? — хрипло пробормотал он. — Совсем неплохо, правда?
Возможно, неплохо, но глупо.
И опасно. Несомненно, опасно!
Он вытащил ее на середину бассейна. Обнял за талию. Между ними не оставалось и крошечного пространства. Она почти не сомневалась, что он хочет поцеловать ее. И ни капельки не сомневалась, что позволит ему.
И это было самое опасное, глупое и.., блаженное дело.
Еще с момента краткой попытки в верхнем холле Николь мечтала о новых поцелуях. Но все равно оказалась не подготовленной к реальным поцелуям. Реальным? Нет, волшебным! Очарование захватило ее с первого мягкого прикосновения его губ. Оно распространялось и усиливалось, пока Николь полностью не растворилась в потоке чувственности. Будто приливом ее несло к нему.
Пирс все крепче прижимал ее к себе. Одной рукой поддерживал ягодицы, другой затылок. Давление его губ возрастало. Он пробовал ее, испытывал на вкус. Она закрыла глаза. Последняя картина реальности — звезды, кружившиеся в небе, и луна, бесстыдно наблюдавшая за медленным балетом в воде. И потом не осталось ничего, кроме аромата ночных цветов, сладкого густого вкуса ледяного вина и яростного кипения крови, которое не поддавалось описанию.
Надо бы остановить все немедленно. Такая женщина, какой она была до этого момента, подумала бы о Томми и о собственной лжи. И насторожилась. А она, всегда такая предусмотрительная, должна учитывать последствия страсти, ослепившей ее, и многие возможные осложнения.
Но теперь Николь стала другой женщиной, околдованной поцелуями. У нее осталась одна забота — насытить голод, не признающий других правил, кроме жадного удовлетворения.
Она почувствовала, как его пальцы изучают ее плечо и стягивают бретельки купальника, скользя вместе с ними по рукам. Она не пыталась остановить его. Хуже того, она помогала. Николь изогнулась, и обнажившиеся груди выскочили наружу. Бледные и налившиеся, они уперлись в его мускулистую грудь.
От его взгляда по коже побежали пылающие тропинки. И потом его рот. Язык исследовал склоны грудей, нашел соски и дразнил их совершенно невыносимо. И будто молния пронзила ее. Жар сжигал сердце и душу.
Николь пыталась сдержать бег крови, наполнявшей огнем вены. Открыла рот, чтобы наполнить воздухом опаленные легкие. Но смогла только испустить сдавленный стон.
— Николь, — умоляюще прошептал он. И потом снова, более требовательно:
— Николь?..
Она знала, чего он просит. Знала, что, откинув назад голову, она выставила перед ним уязвимую ямочку на горле. Знала, что предлагает себя без ограничения.
