Агасфер. Том 3 | страница 16



— Любит вас до безумия?.. Увы! Правда, к несчастью!

— Нет… нет… — с очаровательной наивностью воскликнула молодая девушка. — Не к несчастью… зачем так говорить!

— Что вы сказали? — воскликнул граф.

— Но… эта женщина? — спросила Адриенна, точно это слово жгло ее губы.

— Какая женщина?.. Кто же, кроме вас, может быть ею?

— Как? Так это была я?.. Неужели? Я… Одна я?

— Честное слово… и, поверьте моему опыту, я никогда не видал более искренней и трогательной страсти.

— И никогда в его сердце не было другой любви, кроме любви ко мне?

— Никогда!

— Однако… мне говорили…

— Кто?

— Господин Роден.

— Что Джальма…

— Через два дня после свидания со мной безумно влюбился!

— Вам сказал это… господин Роден! — воскликнул граф, внезапно пораженный новой мыслью. — Но ведь это он же сказал Джальме… что вы любите другого!..

— Я?!

— Ну да, это-то и приводит в отчаяние несчастного юношу!

— И меня приводило в отчаяние то же самое!

— Так, значит, вы его так же любите, как и он вас? — с радостью воскликнул господин де Монброн.

— Люблю ли я его! — вырвалось у Адриенны.

Ее слова прервал скромный стук в дверь.

— Кто-то из ваших людей. Успокойтесь! — сказал граф.

— Войдите! — взволнованным голосом произнесла Адриенна.

Вошла Флорина.

— Что случилось? — спросила ее мадемуазель де Кардовилль.

— Только что приходил господин Роден, Не желая тревожить мадемуазель, он ушел, предупредив, что вернется через полчаса. Угодно будет вам его принять?

— Да, да! — сказал Флорине граф. — И даже если я еще буду здесь… все равно введите его. Не так ли? — спросил он Адриенну.

— Конечно! — отвечала молодая девушка.

В ее глазах мелькнула искра негодования при мысли о коварстве Родена.

— Ага, старый плут! — сказал господин де Монброн. — Недаром я никогда не доверял этому ханже.

Флорина вышла, оставив графа с Адриенной.

4. ЛЮБОВЬ

Мадемуазель де Кардовилль совершенно преобразилась: в первый раз красота ее засияла полным блеском, точно яркий солнечный луч осветил ее расцвет, затуманенный раньше равнодушием или грустью. Легкое раздражение, явившееся при мысли о коварстве Родена, промелькнуло как незаметная тень. Какое ей было теперь дело до обманов, до коварства? Не были разве они теперь разрушены? А в будущем… Какая человеческая сила могла ее разлучить с Джальмой… если они уверены друг в друге? Кто осмелится бороться с двумя решительными людьми, сильными несокрушимым могуществом юности, любви и свободы? Кто осмелится следовать за ними в тот пламенный круг, где они должны были соединиться, счастливые и прекрасные, полные неутолимой страсти, защищенные самым крепким щитом — глубоким взаимным счастьем?