– Иоанн! – громко произнесла она. – Приветствую тебя, василевс!
– Феофано! – глухо отозвалось в опочивальне.
Чтобы не мешать их беседе, проэдр Василий сделал рукой знак, что будет находиться тут же, за дверями, и вышел из опочивальни.
– Ты меня, наверное, не узнала, – сказал Цимисхий. – С тех пор как разбилось… как я разбил зеркало, я не видал и не хочу видеть своего лица. Скажи, я очень изменился, я очень страшен, Феофано?
Она прошла вперед и остановилась возле его ложа.
– О нет, – сказала Феофано. – Ты болен и переменился, но не страшен.
– Проклятая болезнь! – заволновался он. – Никто ее не знает, а она мучит, изнуряет мое тело и душу. Я уже потерял все силы.
Он помолчал и, тяжело дыша, все смотрел и смотрел на нее – такую же прекрасную, как прежде, несравненно прекрасную Феофано.
– Спасибо, что ты приехала. Я очень ждал тебя. Но ты словно гневаешься на меня? Ты, должно быть, не можешь забыть ту ночь в Софии, когда мы говорили с тобой в последний раз и когда я сам посоветовал тебе уехать в Армению.
– Не посоветовал, а выслал, – не сдержалась Феофано.
– Да, да, выслал, этого требовали обстоятельства.
– Я помню ночь в Софии, – промолвила Феофано, – и не обвиняю тебя. Ты поступил тогда так, как требовали обстоятельства. Но ты не разобрался, кто твой друг и кто враг, ты предал Феофано и теперь расплачиваешься за это. Но я все забыла, любила тебя и люблю, стоило тебе позвать меня, и я через весь Понт примчалась в Константинополь, пробралась сюда. Только для чего, для чего, Иоанн?
Он беспомощно огляделся по сторонам,
– Как же я мог не позвать тебя? Ведь я остался совсем один.
– Ты остался одиноким еще тогда, когда мы виделись с тобой в соборе, в Софии. Припомни, ты сам говорил об этом.
– Я помню все, словно это было вчера, Да, я уже тогда был одинок, а потом война со Святославом, походы на Азию, страшная, неизвестная болезнь.
– Ты захворал, Иоанн, только потому, что меня не было рядом с тобой. Я бы этого не допустила, отвела бы вражескую руку.
Она присела на ложе совсем рядом с Цимисхием, видя перед собой его встревоженные, испуганные глаза.
– Ты думаешь, кто-то мог сделать это умышленно?
– Не только мог, но и сделал.
– Но кто же? Неужели он? – Иоанн кивнул в сторону двери, через которую вышел проэдр.
– О нет, – поспешно ответила Феофано. – Я не знаю человека, который служил бы тебе так же верно, как он.
– Тогда кто же, кто? Ведь я заболел не здесь, а в далеком походе. Это началось ночью… у горы Олимп, где я был только с проэдром.
