некоторые, и лучшие, самые богатые не были довольны новым устройством. Они стали говорить Хованскому, что все эти новые порядки Нащокин завел самовольно, насильно навязал посадским людям, писали челобитную в земской избе ночью,
вычерненную (поправленную), и руки велели в ту же ночь приложить. Хованский шлет грамоту в Москву к царю: «Во Пскове заведены вновь шинки, в них пьют безвременно, и оттого всякому дурно. Учинены выборные люди и посадских людей судят и в съезжую избу (т.е. к воеводе) не ходят; да в земскую же избу в делах берут дворян с приставами, и оттого дворяне плачут; да они же, выборные люди, подорожные от себя дают за рубеж, и те новые проезжие, что мужики дают от себя, не знаючи и не остерегаясь в письме, от иноземцов будут в подивление. Сказали мне старосты земские и посадские лучшие люди, что писали ночью челобитную вычернену и руки велели в ту же ночь приложить, а кто чернил челобитную и складывал, тому то дело надобно; приложили только рук с пятьдесят, и то немного лучших людей; в челобитной писано слагательно, писал кто-то умный человек, а мужикам так было не сложить». На грамоту пришел ответ: «Вы бы всяких чинов людей ведали во всем судом и расправою, а новый суд отставили. Шинки отставить, а быть попрежнему кабакам по старым местам и отдать на откуп, а если откупщиков не будет, то сбирать на веру (по присяге) лучшим людям».
Но и Хованский недолго оставался в Пскове; преемником его был князь Данила Степанович Великого-Гагин, человек, не имевший ни в Пскове, ни в Москве того влияния, какое имели его предшественники; при нем, следовательно, дело опять могло свободно подняться и решиться без воеводского вмешательства. Ордин-Нащокин был в это время в Москве, управлял Посольским приказом, а Псков был подведомствен этому приказу. Разумеется, Нащокин не мог спокойно видеть, как его устройство было разрушено враждебным Хованским. У Нащокина был в Пскове преданный ему дьяк, Мина Гробов, который по отъезде Хованского и начал поднимать опять приверженцев нащокинского устройства. Мы видели, что по представлению Хованского вольная продажа вина была уничтожена и велено было отдать ее на откуп, если найдется откупщик. Откупщик нашелся, Кузьма Андреев, и заплатил на месяц более чем вдвое против той прибыли, какую получала казна от вольной продажи. Но при Великого-Гагине вольные питейные промышленники Давыд Бахарев с товарищами прислали в Москву челобитную: «Выборные люди, Семен Меншиков с товарищами, видя наш промысл и раденье, что будет великого государя казне сбор большой, и дружа друг другу, питейную прибыль отдали на откуп товарищу своему, выборному человеку Кузьме Андрееву, заводом, забыв страх божий и крестное целованье, назвали наши оброчные питейные домы шинками». Пришла и другая челобитная не от одних питейных промышленников: «Жалоба нам, бедным сиротам твоим, середним и мелким людишкам, на псковичей же посадских прожиточных людей, Сергея Поганкина, Никиту Иевлева, Мокея Сигова с товарищами: те прожиточные люди всякие дела городовые и мирские делают и челобитчиков выбирают и посылают к тебе, великому государю, в Москву без городского и мирского ведома середних и мелких людишек и без заручных приговоров; оттого нам чинится великое разоренье и всякие подати, большие и частые».
