— Я же объяснила.
— Это ты бабушке объяснила, я ее огорчать не хотел. Мы-то с Олешкой вчера про домработницу слышали.
— Как слышали?
— Обыкновенно. Ушами.
— И что?
— Мы лучше сами работать пойдем.
— Куда?
— Мало ли!..
— Ты лучше двойки по истории исправь, а это не твоего ума дело.
— Кто это был? Твой новый хахаль?
— А ты знаешь старого? — От обиды кровь бросилась мне в лицо.
— Стыдно мать, русская баба, москвичка, и снюхалась с таким… — Он брезгливо причмокнул. — Просто хоть скином становись.
— Ни с кем я не снюхалась, Денька. Просто зашла к подружке, там ее знакомый сидел, она его попросила меня отвезти.
— Ты же в домработницы ходила наниматься…
— Так это в одном доме.
— А с домработницей что?
— Ничего. Не договорилась.
— Yes! — Денис дернулся на табуретке — современная форма выражения восторга.
Помолчали.
— А за жратву кто заплатил? Небось это целая твоя зарплата!
— Он заплатил, Денис.
— То-то ты вчера даже на клоунов Альке не дала.
— Ну а теперь точно дам. Продуктов-то надолго хватит. А ты хочешь на клоунов?
— Не на клоунов. Дай просто так сто пятьдесят рэ.
— Зачем ? — насторожилась я.
— Дашке подарок на Восьмое марта куплю. Она мне на Двадцать третье февраля крутой диск подарила. Неудобно.
— Кто это Дашка?
— Соколова.
И, не желая развивать тему Дашки Соколовой, сын поспешил удалиться.
На перемене между третьим и четвертым уроками ко мне в класс зашла директриса, надушенная и разряженная, как на бал.
— Вы ведь участвовали в прошлом году в конкурсе «Учитель года»? И даже диплом какой-то получили?
— За кабинет, — ответила я односложно.
Со вчерашнего дня у меня появилась манера держаться независимо. Спасибо Амиранашвили.
Директриса обвела класс медленным взглядом, похлопала накладными ресницами. Ни «хорошо», ни «плохо» не сказала.
— В апреле дадите открытый урок на город Лучше по словесности.
— Прекрасно, — обрадовалась я, — там как раз Ахматова по программе «Мужество».
— Мужество, патриотизм… это сейчас не очень в моде. Сделайте лучше урок о весне, — посоветовала прекрасная дама.
И в этот момент меня позвали к телефону.
— Все хорошо, Маришка? — зазвенел в трубке Анькин голос.
— Нормально. А у вас?
— А у нас беда. Дод уж три раза приходил: телефон-телефон. Я говорю: не могу дать без ее разрешения. — Позвони-позвони. Я уж тебя на работе разыскала. Как вы с ним вчера-то?
— Никак. И вообще, Анька, не до того мне.
— Понял. Скажу: Додик, от винта. Ну, целую, звони.
После уроков я отправилась в библиотеку, потом на частное занятие. Возвращалась домой в сумерках, перебирала в памяти вчерашнее… Анька не дала Доду мой телефон, и теперь все… У Булыжной он вряд ли спросит… Меня обгоняли пары, спешившие от метро «Чистые пруды» к «Современнику», зажигали фонари, пахло весной. Март, хотя и весенний месяц, но как зимний, а в апреле уже настоящая весна. В апреле у меня открытый урок. Мужество не в моде… А что, интересно, в моде, голубизна? Ладно, раз не в моде, будем говорить о весне… Где-то была хорошая книга про Тютчева — в шкафу или на антресолях, а, вспомнила— у детей… Точно!
