Ган Горазд был человеком не робкого десятка, но сила ныне оказалась не на его стороне, да и правда, как ни крути, тоже. Был бы Твердислав ганом, а не князем, спрос с него шел бы по иному счету. Но Твердислав с малых лет посвящен Велесу, а потому не волен в своих поступках. Ган Горазд, бессильно стриганув глазами по одеревеневшим лицам божьих ближников, отступил в сторону, давая волхвам дорогу.
— Вершил ли ты, князь Твердислав, суд кривдой пришлого бога, а не Велесовой правдой?
— Это делалось по приказу кагана, — глухо обронил князь, — и не только в моем городе. Сила солому ломит. А коли велено каганом, чтобы серебро давали в рост, то я этот рост и спрашивал.
— А разве не ты, Твердислав, принуждал людей брать деньги в рост, чтобы рассчитаться с княжьей казной?
— Не принуждал, а требовал платить по ряду, — зло отозвался князь. — А где они то серебро брали — это не моя забота.
— А людей из собственного дома гнать — это твоя забота? — зло спросил Божибор. — А славянских женщин и детей малых холопить и отдавать в чужие страны — это твоя забота?
— В закупы их брали и по славянской правде, — огрызнулся Твердислав.
— Так закуп не холоп, — возмутился боготур Вузлев. — Закупа род может выкупить не сегодня, так завтра, а из чужой земли нет возврата.
— Я делал это по приказу кагана Битюса. — Твердислав скосил глаза на гана Горазда. — Три сотни хазар висят на моей шее.
— И долю свою за суд ты с хабибу не брал? — со злой усмешкой спросил Драгутин.
— Мне эта доля положена по ряду как городскому судье.
— Выходит, когда о твоей казне идет речь, ты славянскую правду помнишь твердо, а когда о простых людях заходит речь, память у тебя отшибает начисто? — с издевкой полюбопытствовал Божибор. — Сам ешь и пьешь с золотой посуды, а град и веси предал запустению!
Твердислав с ненавистью вперил глаза в Божибора, мокрое от пота лицо его перекосилось от бешенства:
— Ты тоже ешь и пьешь не с глины, Перунов ведун, и в твоих землях не все сыты и пьяны, а есть нищие и убогие.
— За нищих и убогих я буду держать ответ перед Перуном, — холодно сказал Божибор. — Но кровью славянской я не торгую и куны в рост не даю.
После этих слов «белого волка» в горнице наступила тишина, ибо все слова уже были произнесены и все оправдания выслушаны. Взоры присутствующих обратились на золотой кубок, наполненный Перуновым волхвом. Пожалуй, только князь Твердислав не смотрел на этот кубок, а настороженно следил за Драгутином, словно именно от него ждал удара.
