– На подворье своем, – подсказали царицынцы, которые с превеликим удивлением и возбужденно суетились тут, смотрели и волновались.
…Степан скоро шел впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Посадские, кто посмелее, увязались за казаками – смотреть, как будут резать воеводу Унковского. Странное и страшное это было шествие – шли молча, лица ожесточенные, серьезные, глаза горят отвагой: так идут травить злого, опасного зверя, который давно объявился в окрестности, но все не было смельчаков взять его. И вот смельчаки – нашлись, и теперь идут.
На подворье воеводском было пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались, уведомленные об опасности. Унковский не думал, однако, что это будет прямая облава, поэтому сам с подворья не ушел, а спрятался в горнице.
– Где он?! – закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы. – Где Унковский?!
Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.
– Тут он, батька! Заперся.
Степан раз-другой попробовал дверь плечом – не поддалась. Налегли все, кто смог уместиться в проеме… Мешали друг другу, матерились. Двери в каменном доме воеводы тяжелые, наружные обиты дощатым железом, горничная, дубовая, – медными полосами.
– Игнаха, тудыт твою!.. – орали. – Ты мне ребра-то выдавишь! Куда прешь-то? Куда прешь-то?!
– Я на тебя, а ты давай на дверь.
– О, курва-то! Да воевода-то не за ребрами же у меня! Чего ты, дурак, ребра-то мои жмешь?
– А кто тя разберет тут в мялке-то: можеть, ты…
– Вали! Ра-зом!
Дверь надежная, задвига скована из хорошего шведского железа.
– Открой! – крикнул Степан. – Все одно ты не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!.. За коней, за сани, за хомут!..
– За пищаль! – подсказывали сзади.
– Открой!
Унковский в горнице молился «закоптелышам» (темным от свечной копоти иконам). Губы трясуче шевелились; пышная борода вздрагивала на груди, на шитой гарусом полотняной рубахе.
Сверху, с божницы, на него бесстрастно смотрели святые.
– Неси бревно! – скомандовал за дверью Степан.
– Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, – в который раз зашептал Унковский. – Вот поганцы-то!.. Решат ведь, правда, решат – взбесились. Да будет воля твоя, господи!..
В дверь снаружи крепко ударили бревном; дверь затрещала, подалась… Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице…
– Добуду я седня высокой воеводиной крови! – кричал Степан. – За налоги твои!..
Еще саданули в дверь тяжко, с хряском.
– За поборы твои! Грабитель… За лихоимство ваше!..
