Степан понял.
– Ефим, иди попроведай своих на стружке, – велел он своему сотнику, при котором стрелец опасался говорить.
Ефим пошел к казакам на струг.
– Ну?.. – спросил Степан.
– Велел передать голова наш, что все как и было, а стрельцов этих он сам подобрал – хорошие люди: едем для отвода глаз.
– А ты хороший? – усмехнулся Степан. Ему положительно нравился веселый, словоохотливый стрелец.
– А я над хорошими – хороший. Леонтий едет только до Царицына, я аж до Паншина. Там велено мне пушки взять…
– Ишо чего велено? – насторожился Степан.
– Грамоту везем Андрею Унковскому: чтоб вино для вас в царицынских кружалах в два раза в цене завысить. Тоже и в Черном Яру…
– Дай суда ее, – кратко сказал Степан.
– Кого?
– Грамоту.
– Она у Леонтия…
– Иди скажи Ивану Черноярцу, чтоб он скинул мне ту грамоту сверху. Вместе с Леонтием. – Степан не на шутку обозлился: воевода аж до Царицына протянул свои руки.
– Не надо. Вы на Царицыне – сами себе хозяева. У Андрея под началом полторы калеки, – резонно говорил стрелецкий сотник. – А разгуливаться вам там ни к чему: смена наша где-нибудь под Самарой. Так велел сказать Иван.
Степан с минуту думал.
– Хороший, говоришь? – спросил он и хлопнул сотника по плечу. – Добре! Чара за мной… В Царицыне, по дорогой цене. Идите. Ефим!..
– Ге, батька! – Сотник Скула прыгнул со струга и шел к атаману.
– Скажешь Ивану: Черный Яр минуем.
– Добре.
– Стрельцов не обижайте… Они хорошие, пусть идут с нами.
– Когда спят? Или – проснутся, тоже хорошие? А то я знал одного москаля: спит – ангел господний, а проснется – черт с рогами. Так мы что сделали: взяли…
– Из виду нас не теряйте, – прервал атаман болтливого казака. – В степь поглядывайте.
– Добре, батька. И так не зеваем.
Сотники полезли вверх.
Флотилия снова начала выгребать на середину реки.
Больно ужалила Степана эта ядовитая весть о том, что в Царицыне завысят для казаков цену на вино; и то еще заело, что зачем-то понадобилось конвоировать их, как пленников. Сгоряча опять пожалел, что не затеял свару в Астрахани прямо… Но унял себя с этим. Зато опять глубоко и весь ухнул в думы о скорой желанной войне. Опять закипела душа, охватило нетерпение, он даже встал и оглядел своих – на стругах и конных. Хоть впору теперь начинай, нет больше терпения, нет сил держать себя. Понимал – нельзя, рано еще, надо собраться с силой, надо подкараулить случай, если уж дать, то дать смертельно… Но душа-то, душа-то, что с ней делать, с этой душой!.. – мучился Степан. «Ну, змеи ползучие, владыки!.. Навладычите вы у меня, я вас самих на карачки поставлю».
