Но не успел он договорить, как мышцы незнакомца начали расслабляться. Худые руки скользнули вниз по груди, свистящее дыхание затихло. Джейкоб Поул стоял, глядя на неподвижное лицо.
— Он… отошел?
— Нет. — У Монктона был обескураженный вид. — Еще дышит, и даже словно бы стало чуть легче. Я думал… Ну ладно, по крайней мере, он успокоился. Не могли бы вы отыскать эту женщину и проследить, чтобы принесли горячей воды? Хочу еще поставить ему банки.
Поул вглядывался в лицо больного.
— Похоже, ему гораздо лучше. Уже так не трясется. Что вы теперь будете делать?
— Ну, поставлю банки, ему явно надо пустить кровь, — кашлянул Монктон. — Потом, наверное, еще один пластырь — горчица, бургундская смола и голубиный помет. И, пожалуй, клизму из сурьмы, каменной соли и полынной горечи.
— Боже праведный! — Поул покачал головой и вытер нос рукавом. — По мне, уж лучше неделю страдать от запора. Пойду разыщу его подружку.
— И все?
Дарвин удобно устроился перед пустым камином, примостив на колени блюдо с инжиром и черносливом. Джейкоб Поул стоял у окна, задумчиво глядя в ночь и время от времени метая косые взоры на Уилла Бейли. Фермер обмяк в кресле-качалке, похрапывая, всхрюкивая и то и дело рывком возвращаясь к действительности.
— Все, что мне запомнилось — а я вслушивался изо всех сил, — пожал плечами Поул. — Не знаю, конечно, что там произошло после того, как я покинул комнату, но доктор Монктон говорит, больной лежал спокойно и в сознание не приходил. Потом доктор тоже вышел, а женщина осталась там. Дарвин взял инжирину и нахмурился.
— Не хочется ухудшать ваше и без того низкое мнение о моей профессии, однако теперь, когда доктор Монктон ушел, должен признаться, его наблюдательность меня отнюдь не впечатлила. Вот вы говорите, что видели лицо этого человека вблизи. И за время службы, верно, неоднократно видели умирающих солдат.
— О да. И, как ни грустно, даже женщин и детей, — мрачно поглядел на него Поул. — Но какое это имеет отношение к нашему делу?
Дарвин вздохнул.
— По всей видимости, никакого, во всяком случае, для вас и моего коллеги, доктора Монктона. Подумайте же, сэр, подумайте о той комнате. Подумайте о том, чем там пахло.
— Табаком? Вы уже упоминали об этом, а других запахов я что-то не припоминаю.
— Вот именно! Так спросите себя о том, чем там не пахло. Лежит умирающий, да? Лицо его уже отображает классическую предсмертную гримасу Гиппократа — отображает настолько точно, как будто она скопирована из учебника. Все так. Но где же запах смертельной болезни? Вам знаком этот запах?
