Но все его слова отторгались ею, не задевая ее сознания. Только одно слово — Егор — накрепко запало ей в душу. Она думала о своем мальчике, о его судьбе, о свалившейся на нее трагедии и опасалась, как бы эта пошлость, эта грязь не коснулась его. Ей хотелось как можно скорей вернуть его в Россию, в Москву, в отчий дом, под материнское крыло. Ей казалось, что Егор — это единственное существо, ради которого стоит жить. А все остальное — достаток, работа, муж — это ничтожное, проходящее, фальшивое, недостойное внимания. Она потребует от Евгения, чтоб он непременно в эту поездку привез Егора домой: как раз начинаются летние каникулы, а с осени он поступит учиться в московскую школу, и все будет хорошо, она уже никогда и ни за что не отпустит его от себя. Но об этом она скажет Евгению завтра, сейчас же она вся целиком, всем своим существом была поглощена думой о сыне и не хотела произнести ни единого звука, чтоб не спугнуть эти мысли, и опасалась, что это сделает Евгений, то есть заговорит. Но Евгений молчал, он замер в одном положении и не позволял себе даже пошевелиться. Он уснул раньше ее, слегка похрапывая, что за ним водилось очень редко. Таня засыпала медленно, с полудремы с думами о сыне, образ которого с яви незаметно перешел в сновидение только снился он ей не пятнадцатилетним отроком, а озорным дошкольником с сачком в руках, гоняющимся за майскими жуками, которые кружили возле молодой, еще клейкой листвы пушистой березы, росшей возле дедушкиной дачи. Неожиданно Егор очень ловко взобрался на березу и, весело хохоча, задирая вверх голову и цепляясь за сучья, поднимался все выше и выше, и под его тяжестью береза начала раскачиваться. Таня в тревоге закричала: «Слезь! Немедленно слезай!» А он задорно хохотал и лез на самую макушку, пока вдруг не сорвался. Таня вскрикнула в ужасе и проснулась в холодном поту.
3
Утро в доме Соколовых было мрачным, натянутым и бессловесным. Евгений предпочел не вспоминать о вчерашнем дне и уехал на работу без завтрака: и аппетита не было и хотелось убежать от неприятного разговора и новых объяснений, которых, кстати, Таня так же не желала. Она была расстроена и напугана страшным сном, и все мысли ее были поглощены Егором. Страх, который вселили в ее душу выстрелы по машине и дополненный сновидением, теперь усилился и обрел как бы постоянство. Выходя из подъезда дома, она подозрительно осматривалась по сторонам, в поликлинике, во время приема больных, недоверчиво смотрела незнакомого пациента, с сестрой и коллегами держалась холодно и отчужденно. Мысленно она вела монолог с Евгением, поражалась метаморфозе, произошедшей с ним, упрекала его в лакействе, беспринципности, потере собственного достоинства и в прочих подлинных и мнимых грехах.
