Я позвонил.
В трубке сразу же отозвался очень знакомый, тихий, глухой голос:
— Сталин.
Я назвал себя и поздоровался.
Сталин:
— Говорят, Вы в театре? Что-нибудь интересное?
Я:
— Да, такая легкая музыкальная комедия.
Сталин:
— Потолковать бы нужно. Вы не могли бы сейчас ко мне приехать?
Я:
— Могу.
Сталин:
— А Вам не жалко бросать театр?
Я:
— Нет, не жалко.
Сталин:
— Ну, тогда приезжайте на «ближнюю». Чернуха Вам всё организует.
И вот я у входных дверей дачи. На ступенях меня встретил полковник государственной безопасности, проводил в прихожую и сразу же бесшумно исчез. И больше за два с половиной часа пребывания на даче я не видел из охраны ни единого человека.
Я снял пальто у вешалки и, когда обернулся, увидел выходящего из дверей рабочего кабинета Сталина, Он был в своем всегдашнем сером кителе и серых брюках, т.е. в костюме, в котором обычно ходил до войны — должно быть, лет двадцать. В некоторых местах китель был аккуратно заштопан. Вместо сапог на ногах у него были тапочки, а брюки внизу заправлены в носки.
Он поздоровался и сказал:
— Пойдемте, пожалуй, в эту комнату — здесь нам будет покойней.
Это и была та первая справа от входа комната, которую я условно называл библиотекой и в которой со Сталиным впоследствии произошла катастрофа. По приглашению хозяина я сел в кресло у столика, на который положил записную книжку и карандаш. Но Сталин сразу неодобрительно покосился на них. Я понял, что записывать не следует. Сталин вообще не любил, когда записывали его слова! Впоследствии он неоднократно на встречах с нами, учеными-экономистами, работавшими над учебником политической экономии, делал нам замечания:
— Ну, что вы уткнулись в бумагу и пишете? Слушайте и размышляйте!
И нам приходилось тайком на коленях делать себе какие-нибудь иероглифические пометки с последующей расшифровкой их.
Но здесь беседа шла с глазу на глаз, и незаметное писание исключалось.
За всё время беседы Сталин ни разу не присел. Он расхаживал по комнате своими обычными медленными шажками, чуть-чуть по-утиному переминаясь с ноги на ногу,
— Ну, вот, — начал Сталин. — Вы когда-то ставили вопрос о том, чтобы продвинуть дело с учебником политической экономии. Вот теперь пришло время взяться за учебник по-настоящему. У нас это дело монополизировал Леонтьев и умертвил всё. (Член-корреспондент Академии Наук СССР М.А. Леонтьев подготовил несколько первоначальных набросков-проектов учебника, но они не были приняты Сталиным.) Ничего у него не получается. Надо тут всё по-другому организовать. Вот мы думаем вас ввести в авторский коллектив. Как вы к этому относитесь?
