– Я давно не нанизываю бусы, – резким тоном сообщил Бартан промокшему под дождем сборищу. – О чем весьма сожалею, потому что с помощью любимой иголки и нитки я мог бы сделать ожерелье из ваших мозгов. Тонюсенькое такое ожерельице.
Эти слова потонули в реве двух десятков глоток, глухом и злобном, как рык буйных волн на узкой косе. Но селективные рефлексы позволили мозгу выделить одну-единственную фразу: «Зря ты, придурок, не разжился поясом целомудрия».
– Кто это сказал? – выкрикнул Бартан и чуть не потянулся за мечом, которого отродясь не носил.
Сумрачные арки нескольких капюшонов повернулись друг к другу, затем снова – к Бартану.
– А что такого? – прозвучал чей-то радостно-озабоченный голос.
– Скажи-ка, парень, молодой Глэйв Тринчил еще не надорвался тебе пособлять? – осведомился другой. – Коли он силенки подрастерял, зови меня. Уж я-то вспашу так вспашу, это всякий знает.
Бартан едва не бросился на злоязычного пахаря с кулаками, но здравомыслие и осторожность удержали его на месте. Крестьяне, как всегда, одержали над ним верх, ибо известно: дюжина дубин всегда одолеет короткий меч. Община берегла убогие словесные штампы как фамильные драгоценности, а невежество служило им надежнейшим доспехом.
– Господа, надеюсь, вы не слишком расстроитесь, если я вас покину. – Бартан помолчал, надеясь, что домыслы на сексуальную тему слегка разрядили обстановку, однако внешне это ничем не подтверждалось. – У меня дела на рынке.
– Я с тобой, если ты не против, – перешел на его сторону Орайс Шоум, бродячий батрак, прижившийся в общине. Он был молод, с диковатым взглядом и где-то почти целиком потерял ухо, но дурных отзывов Бартан о нем не слышал, а потому не стал возражать против его общества.
– О чем разговор. Но разве Элрахен тебя не ждет?
Шоум поднял маленькую котомку.
– Я теперь снова вольная птица. Не хочу тут засиживаться.
– Понятно. – Бартан запахнул на шее клеенчатый капюшон и взобрался на козлы. Теплый дождь все еще лил как из ведра, но на западе с каждой минутой ширилась желтоватая полоска. Значит, скоро распогодится.
Шоум сел рядом. Бартан дернул вожжи, и фургон тронулся в путь. Прилизанные дождем лопатки синерога мерно поднимались и опускались. Бартана одолевали мысли о жене; поймав себя на этом, он решил отвлечься беседой с попутчиком.
– Недолго ты у Элрахена проработал, – сказал он. – Что, плохой хозяин?
– Видывал и похуже. Мне само это место не по нутру. Что-то здесь не так, вот и ухожу.
