— Да, я немного говорить по-английски… Я учиться в школе…
— Отлично, — улыбнулся Фрост. — Спасибо вам. В руках он держал большую чашку горячего чая и чувствовал, как его закоченевшее тело медленно, но верно, оттаивает под благотворным воздействием тепла.
— А этот женщина…
— Эта женщина, — машинально поправил капитан.
— Это ваша жена? — спросила хозяйка дома.
— Друг, это друг, — ответил Фрост.
— А, понимать. Вы есть американцы?
— Я — да, — признался капитан, не видя причин лгать — Нас разыскивает милиция.
— Милиция?
— Да. И КГБ.
— О, это есть плохо. Что вы такое сделать?
— Ничего. Просто я хочу вернуться домой, в Америку, а они меня не пускают.
— Домой? — переспросила женщина.
— Да, домой. В Атланту.
— Вы идти пешком?
— У нас была машина — я угнал ее — но она сломалась.
— Угнать? Что это?
— Ну, украсть, — пояснил наемник.
— А, красть. Тогда вы будете красть еще один машина.
— Что? — теперь уже Фрост ее не понял. Женщина покачала головой, улыбнулась и вышла из комнаты. Она была немного полная, лет пятидесяти, в аккуратном домашнем платье. Ее лицо излучало доброту.
Она вернулась и остановилась напротив Фроста. В ее руке были ключи от машины.
— Красть, — сказала она с улыбкой. — Вы красть моя машина, да? Американец будет ехать домой.
На глаз Фроста навернулись слезы. Принимая от женщины ключи, он поцеловал ей руку.
Фрост связал женщине руки и ноги, не крепко, так, чтобы она смогла освободиться через несколько минут. Она сама предложила сделать это. Капитан опасался, что, оставшись одна на ферме, без машины, женщина поставит себя в трудную ситуацию, но хозяйка сказала, что ее муж вернется утром из Елгавы с трактором, который он возил туда на ремонт.
— Он есть коммунист, — пояснила женщина, — а я есть нет.
Она сказала, что сообщит ему, будто двое американцев ворвались в дом, связали ее и забрали машину. Он поверит, потому что считает американцев злыми и жадными.
Фрост еще раз поблагодарил пожилую латышку. Выводя старенький фургончик с проселочной дороги на шоссе, которое вело к Риге, капитан был просто счастлив оттого, что сама женщина не считала граждан США исчадиями ада, как то усиленно внушала здешним людям советская пропаганда.
— Эта женщина рискует жизнью, — заметила вдруг Алена, словно прочитав его мысли.
— Я знаю. Я сам слишком часто рискую жизнью, чтобы не догадаться об этом. Может, ты тоже когда-нибудь поймешь.
Он закурил сигарету и выпустил дым в окно, а потом сказал, не глядя на свою спутницу:
