? О.Б, 1996, ноябрь.
* * *
Все. Было уж поздно. Дико, Тяжелым гранитом плеч, Держа на груди гвоздику, Он должен был в лоно лечь...
Безмолвно глотая чувства, Стояла кругом семья И в памяти было пусто... И "Жутко!.." - подумал я. ....
О.Б, 1997, март.
* * *
Сегодня мы должны были заняться Этим. Он должен был сделать со мной... то, что всегда делают с такими, как я. Я не хотела покидать свое удобное ложе, не хотела чувствовать Его торопливые, но такие чуткие и уверенные пальцы. Мне казалось, что Это будет осквернением меня. Я боялась...
Но вот пришел тот самый момент, наступления которого я так не хотела. Вначале я почувствовала Его пальцы, которые нетерпеливо прошлись по всему моему телу. Потом я стала влажной, и запылала яркой, стыдливой краской. Потом Он сжал меня так сильно, что я чуть не закричала от боли, я почувствовала, что какая-то неведомая сила поднимает меня в воздух и несет, несет куда-то...
Прикосновение к листу было неожиданным и пугающим. Все мои чувства, мысли, вся влага и краска легли на белый лист бумаги и застыли там навсегда, запечатлев мои и Его переживания. Я - кисточка. Я - женщина.
Олег Булатов, 1995 год
ПРИТЧА О ЛИСТЬЯХ
На одном старом-престаром дереве, которое стояло в городском парке, глубокой осенью осталось только два листа. Всех их собратьев давно сорвал ветер, и они либо пустились в долгое путешествие по городским улицам, либо попали в осенние костры, либо были банально втоптаны в грязь незадачливыми прохожими. Но наши листья были особенно крепкие, и все еще держались рядом, на одной из самых длинных веток старого дерева. Оба они были давно и безнадежно влюблены друг в друга, и каждый из них по многу раз с нежностью рассматривал прожилки, переливы желтых красок и морщинки загнутых краев на своем соседе. Но ни тот, ни другой лист никак не могли решиться рассказать друг другу о своих чувствах, потому что им то мешали их собратья, то слишком громко в ветвях шумел озорник-ветер, то их заставлял плакать грустный осенний дождь.
И вот, одной холодной осенней ночью, когда первый снег только-только начал укутывать белым саваном кладбище опавших листьев, и одевать деревья в привиденческие наряды, один лист (вероятно, наиболее смелый) наконец-то решил рассказать другому о своих чувствах. Вокруг было очень красиво, небо было темно-темно-синего цвета, и на нем, как алмазы в сокровищнице, переливались звезды, а рядом с веткой горел старый парковый фонарь. Лист долго трепетал на ветке, стараясь приблизиться к предмету своей любви, а потом заговорил. Он поведал другому листу, как долго и тайно любил его, как следил за каждым его движением и ревновал к ветру, звездам, и даже к старому глупому парковому фонарю... Второй лист с нежностью слушал это признание. Ему так хотелось ответить на него такими же сильными и красивыми словами, но он не нашел их, и сказал банально:
