Боян поджал губы:
— Как вы об этом узнали? Почему вы уверены, что это именно куманы?
Мужчины посовещались, а потом посмотрели на монаха, словно сомневаясь, можно ли при нем говорить. Сапиентия побледнела.
— Их одежда напоминала лохмотья, будто ее порвали собаки, а на щитах был знак. — Мужчина расцарапал себе руку, показывая. — Вот такой.
Боян сплюнул, прыгнул на стол и, подняв кубок, принялся выкрикивать какое-то имя. Остальные унгрийцы тоже принялись кричать и стучать кубками по столу.
— Это клан барса, — перевел монах. — Его вождь — Булкезу, сын Бруака.
Боян затянул очередную бесконечную поэму, Ханна поняла по его горящему взгляду, что он демонстрирует собственное произведение. Монах пытался перевести:
— Сильны наши враги. Много дней они проводят в седлах, опустошая все на своем пути.
— Что это за клан барса? — спросила Сапиентия монаха, избавив его от необходимости переводить воинственную песнь.
Он посмотрел на нее и ответил:
— Клан барса — это одно из множества куманских племен. На самом деле это несколько больше, чем просто одно из племен. — Монах посмотрел на принцессу каким-то странным взглядом. — В него входят по крайней мере шестнадцать других кланов. Их воины бесчисленны и жестоки.
— Это они отрезали тебе руку?
— Нет, — усмехнулся он. — Но не сомневаюсь, что они с удовольствием отрезали бы мне голову.
— А кто этот Булкезу?
— Их вождь. Именно он убил сына Бояна от первой жены, кераитской принцессы. Его мать тоже принадлежит племени кераитов.
— Значит, кераиты — тоже одно из куманских племен? — спросила Сапиентия.
— Нет, они живут восточнее и платят дань джиннийскому правителю.
Сапиентия дотронулась до золотого ожерелья на шее и посмотрела на шелковые занавеси паланкина. Ткань висела так неподвижно, что казалось, внутри никого нет. Монах подошел ближе.
— Говорят, все их женщины — ведьмы и язычницы. — Он показал изувеченное запястье. — Они думали, что письмо — это магия, поэтому и отрубили мне руку. — Монах осторожно посмотрел на паланкин, словно опасаясь, что его слова достигнут ушей сидящей внутри женщины. — Так я оказался на службе у Бояна. И мне здесь нравится.
— И Боян действительно верит в Священное Слово? — спросила Альберада.
— Так же, как и любой из унгрийцев.
— А его мать? — поинтересовалась Сапиентия, отвернувшись от паланкина.
Монах покачал головой:
— Она могущественная колдунья. Не гневи ее.
Ханна молча смотрела на паланкин, занавески которого так и не шелохнулись. И зачем женщине сидеть в замкнутом пространстве? Интересно, сколько же времени она провела там без всякого движения? Ханне казалось, что сама она ни за что бы не смогла высидеть так долго. Что и говорить, она даже в присутствии принцессы могла ходить, смеяться, разговаривать, пить и есть с ее тарелки. Если честно, то остатки с тарелки принцессы были куда вкуснее того, чем Ханне доводилось перебиваться в Хартс-Рест.
