Мать… Ее лицо сохранилось только в том сне. Ее волосы, желтые как солома. Кожа светлая, будто солнце ее не касалось, даже когда она часами гуляла под открытым небом или сидела в саду. Лиат любовалась ею, иногда потирая собственную кожу, надеясь оттереть черноту. Но та не белела, будто Лиат родилась в печке и кожа запеклась до золотистой корочки до того, как она появилась на свет.
Как только они начали свой долгий, бесконечный путь, ведущий из маленького дома, где убили мать, она смирилась с цветом своей кожи. Затем, когда она поняла, что отец не обладает настоящей магией, ничем, кроме фокусов и домашних лечебных средств, ничем сверх энциклопедического знания, она подумала, что сама научится магии, — чтобы защищаться. Она знала, что дар дремлет внутри нее, ожидая той поры, когда она станет достаточно взрослой и сильной.
Но отец вновь и вновь говорил ей, что она никогда не должна претендовать на обладание даром. Что то слабое колдовство, которое творил он, не влияет на нее. Если он вызывал огонь, тот не опалял ее рук. Если он заклинанием запирал дверь, она открывала ее так легко, как будто волшебства и не было, а потом Ханна приходила и удивлялась, почему все двери в их доме заклинило.
Она была не способна к магии, говорил отец, как немой не способен к речи. Как глухой человек, видящий движение губ, но не различающий речи. Однажды отец застал ее за чтением вслух огневого заклинания из его книги. Ничего не произошло, но он так на нее рассердился, что в качестве наказания спала она ту ночь в свинарнике. Но и за это она его простила.
— Лиат.
Она внезапно проснулась, вскочила и на ощупь нашла окно. Но никого не было. Ветер шептался с деревьями. И ничто больше не шевельнулось. Лиат задрожала, потерла руки. На самом деле было не холодно — она дрожала от страха.
Несмотря на скитания, несмотря на то что жили они лишь сегодняшним днем, снимаясь с места и отправляясь в путь, гонимые неясными знамениями, понятными только отцу, она всегда чувствовала себя надежно. Отец был рядом. И кем бы он ни был, какие бы несчастья на него ни обрушивались, он всегда о ней заботился. И любил ее. Она утерла слезы.
— Я люблю тебя, папа, — прошептала девушка холодному ночному воздуху. И конечно, не дождалась ответа.
Утром староста отвел ее на площадь. Собралась вся деревня. Съехались даже некоторые крестьяне из окрестных усадеб, привлеченные слухами об аукционе. Трактирщик выставил столы на улицу. Лиат не могла заставить себя упрекнуть миссис Бирту и мастера Хансаля в том, что они воспользовались случившимся и увеличили свое благосостояние. Она отказалась сесть на скамью. Брат Хью стоял рядом и молчал, пока староста распродавал предметы по списку. Как бы ни был отец Лиат эксцентричен, это был человек, всегда готовый помочь любому, пришедшему в его дом. Поэтому Лиат сейчас была, в сущности, не беднее, чем раньше, когда отец «ста золотым» предпочитал «сто друзей». И конечно, когда все его вещи были распроданы за максимально высокую цену, так как отца все любили, его долг все-таки не был покрыт.
