— Что же рассказывают такого странного?
— О! Ужасные вещи, mi amo, о которых бедный индеец не смеет рассказывать такому сеньору, как вы.
Напрасно выпытывал я у своего проводника объяснений; я не мог добиться от него ничего, кроме восклицаний страха и бесчисленного множества крестных знамений. Устав его расспрашивать напрасно о предмете, который, казалось, ему не нравился, я переменил разговор.
— Через сколько времени приедем мы на ферму? — спросил я.
— Часа через четыре, mi amo.
— Как ты полагаешь, приедет ли уже тогда дон Зено и встретим ли мы его там?
— Кто знает, mi amo; если сеньор Зено захочет, то будет, если же нет, то не будет.
Не получив и в этом случае удовлетворительного ответа, я отказался предлагать своему проводнику вопросы, на которые он, как будто нарочно, отвечал так забавно; мы снова тронулись в путь.
По мере того как мы спускались в долину, вид менялся; таким образом я проехал, сам не замечая того, довольно большое пространство.
Когда мы начинали взбираться по довольно широкой и хорошо содержанной дороге, которая вела к первым строениям, я увидел всадника, скакавшего к нам во весь дух.
Мой проводник боязливо дотронулся до меня.
— Вы его видите, mi amo? — сказал он мне.
— Кого? — ответил я.
— Всадника.
— Ну что ж?
— Разве вы не узнаете его? Это дон Зено Кабраль.
— Невозможно! — вскричал я.
Индеец покачал головой несколько раз.
— Ничего нет невозможного для сеньора Зено, — пробормотал он.
Я посмотрел внимательнее и в самом деле узнал дона Зено Кабраля, своего прежнего спутника; он был одет точно так же, как и при первой встрече.
Через минуту он был уже около меня.
— Милости просим пожаловать в фазенду рио д'Уро, — весело сказал дон Зено, протянув мне правую руку, которую я крепко пожал. — Хорошо ли вы ехали?
— Отлично, благодарю вас, только очень устал, но, — прибавил я, заметив на губах его тонкую улыбку, — хотя я еще не выдаю себя за путешественника, равного вам по неутомимости, однако начинаю уже привыкать; к тому же вид этой прекрасной местности заставил меня совершенно позабыть усталость.
— Не правда ли, картина прекрасна, — сказал он мне с гордостью, — и заслуживает, чтобы приезжали полюбоваться ею даже после самых великолепных европейских видов?
— Конечно, тем более что сравнивать их нельзя.
— Вы были довольны, я полагаю, этим негодяем? — спросил он, повернувшись к проводнику, который скромно и боязливо остановился в некотором отдалении.
— Совершенно доволен; он вполне загладил свой проступок.
