— Дайте мне обнять вас, сеньор! — восторженно воскликнул Твердая Рука. — Вы говорили сейчас и действовали все время, как человек с душой и сердцем! Я был бы рад и счастлив назвать вас своим другом!
— Вашей дружбой, сеньор, я всегда буду гордиться: это для меня большая честь! — скромно ответил дон Торрибио.
— Да, да, оба вы благородные, высокие натуры! — растроганным голосом произнес дон Порфирио, по-видимому, сам очень довольный решением своего молодого друга, — и, обратившись к пленникам, неподвижно стоявшим с мрачными унылыми лицами, в ожидании, чем решится их участь, асиендадо сказал:
— Ну, убирайтесь! Да благодарите за свое спасение этого мягкосердечного молодого человека! Ему вы обязаны жизнью и своей свободой. Только смотрите, другой раз не попадайтесь нам в руки: тогда мы обойдемся без лотереи!
Пленники только этого и ждали: с удивительной быстротой они рассыпались по кустам и овражкам, почти тотчас же скрылись окончательно с глаз. А толпа зрителей, видя, что зрелище окончено, уже давно стала расходиться, и теперь совершенно разбрелась.
— Ну, а теперь что же мы будем делать дальше?
— Ба-а! — воскликнул молодой человек. — Теперь мы сделали свое дело, а там нам Бог поможет.
— Да, если мы сами не будем зевать.
— Ну, конечно!
Затем все сели на коней и не спеша вернулись на асиенду в сопровождении краснокожих воинов Твердой Руки и пеонов дона Порфирио.
ГЛАВА VIII. В которой Твердая Рука рассказывает индейскую легенду
Вечером того дня, в который происходила казнь платеадос, три человека находились в удобно и роскошно обставленной гостиной асиенды дель-Пальмар дон Торрибио де Ньеблас, дон Порфирио Сандос и дон Родольфо де Могуэр, или Твердая Рука, — этот родовитый испанец, отказавшийся от жизни цивилизованного общества, чтобы жить между краснокожими.
Все трое, утопая в мягких подушках, лениво перекидывались отдельными словами или отрывочными фразами и курили дорогие сигары, голубоватый дым которых полностью скрывал их в своих облаках.
Разговор, весьма оживленный сначала, стал как будто ослабевать: курильщики, сами того не замечая, поддавались опьяняющему влиянию табака и становились как-то сонливее и ленивее обыкновенного, уходя каждый в свои мысли, а потому отвечали лишь односложными словами на вопросы другого.
Часы медленно пробили одиннадцать звучных ударов. Дон Порфирио встрепенулся, выпрямился и обратился к дону Торрибио со следующими словами:
— Вы не спите, дорогой гость мой?
