Никто, быть может, не знал так хорошо этого положения дел, как дон Порфирио Сандос, а потому опасения его были основательны и серьезны. К тому же единственный его союзник, на которого он мог вполне рассчитывать, дон Торрибио, неожиданно решил испытать счастье в каком-то предприятии — и это в такой момент, когда его присутствие было столь необходимо на асиенде, когда в тревожно сгустившемся воздухе явственно ощущалась близкая опасность.
Между тем ночь заметно надвигалась; с ней возрастала и тревога асиендадо.
Приняв всевозможные меры предосторожности, дон Порфирио тоскливо бродил по длинной галерее, пытаясь найти средство, которое дало бы ему возможность разрушить коварные планы врагов. Час проходил за часом; измученный тревогой и ожиданием асиендадо ничего не мог придумать. К тому же дона Торрибио, которому давно пора было вернуться, все еще не было.
Вдруг в глубине сада трижды прокричал филин. Дон Порфирио вздрогнул и остановился, как вкопанный, посреди галереи.
— Хм! Что-то уж больно рано для этой птицы! — задумчиво пробормотал он.
Вскоре тот же крик повторился снова, но уже ближе. Дон Порфирио выпрямился во весь рост, лицо его, до сих пор столь озабоченное, просветлело.
— Боже мой! Неужели это он, когда я уже потерял надежду дождаться? — воскликнул дон Порфирио.
С минуту он оставался неподвижен и, затаив дыхание, жадно прислушивался, наконец, сделав решительное движение, прошептал:
— Нет, без сомнения, это именно он. Иду! И пусть Господь хранит меня!
Он твердым шагом прошел несколько длинных стеклянных галерей, залитых белесоватым светом луны, и очутился в просторном сагуане25, под навесом дома. Отомкнув двухстворчатую деревянную дверь, выходившую на широкое мраморное крыльцо, с которого несколько ступеней вели в громадный сад позади дома, дон Порфирио вышел и, тщательно замкнув за собой дверь, спустился в сад.
Здесь было тихо. Оглянувшись кругом, скорее по привычке, чем с какой-то определенной целью, асиендадо спокойным, мерным шагом миновал цветник с обширными лужайками и клумбами цветов, газонами и фонтанами, и смело углубился под сень громадных тенистых деревьев, где было так темно, что в двух шагах нельзя было отличить человека от ствола.
Шел второй час полуночи. Ночь была тиха и прозрачна, слабый лунный свет предавал растениям и предметам фантастические очертания. Дону Порфирио, однако, некогда было любоваться красотами ночного сада: поглощенный своей тревогой и внезапно нахлынувшей надеждой, он смело и уверенно двигался вперед, не задумываясь ни на минуту над выбором направления среди этого лабиринта темных аллей, дорожек и тропинок.
