В эту минуту новое лицо, которое при шуме, поднятом этой ссорой, незаметно вошло в залу вместе с другими, вдруг ударило капитана по плечу. Тот обернулся, словно его ужалила змея, но при виде незнакомца, стоявшего перед ним холодно и с достоинством, его пыл вдруг остыл. Опустив шпагу, хотя нервный трепет пробегал по всему его телу, он прошептал задыхающимся голосом:
— Монбар!
Это действительно был знаменитый флибустьер. С минуту он наслаждался своим торжеством над этой неукротимой натурой, потом заговорил.
— Твой противник прав, де Граммон, — сказал он резким голосом, — ты не в состоянии драться.
— А-а! — сказал тот злобно. — И ты также против меня.
— Ты с ума сошел, — возразил Монбар, слегка пожав плечами, — я только хочу помешать тебе сделать глупость.
При виде Монбара авантюристы почтительно отступили, оставив широкое пространство среди залы.
— Этот человек обесславил меня, он должен умереть! — возразил капитан, с бешенством топнув ногой.
Марсиаль сделал два шага вперед.
— Нет, милостивый государь, — сказал он тоном, исполненным достоинства, который удивил всех зрителей этой странной сцены, — вы сами обесславили себя грубым и дерзким оскорблением, которым хотели меня заклеймить; я только защищался! Я не сохраняю против вас ни гнева, ни вражды, я считаю вас, и говорю это громко перед всеми, честным человеком; то, что случилось между нами, ничего не значит, я был ловчее вас, потому что был спокойнее, вот и все!
Пока молодой человек говорил таким образом, Монбар внимательно рассматривал его, строгие черты флибустьера принимали выражение благосклонности, а когда Марсиаль замолчал, он прошептал, смотря на капитана:
— Хорошо сказано. Как ты думаешь, кавалер, мальчик, кажется, славный?
Кавалер с минуту оставался неподвижен, опустив глаза в землю, в сильном волнении, которое, несмотря на все его самообладание, он не мог преодолеть. Наконец он поднял голову, лихорадочный румянец покрыл его лицо, и поклонившись молодому человеку, стоявшему перед ним, он сказал:
— Да, ей-Богу! Вы славный малый, и, что еще лучше, у вас благородное сердце, я же хищный зверь, я заслужил жестокий урок, который вы преподали мне; простите же меня, я сознаюсь в своей вине.
— Ну, это уж слишком, — ответил Марсиаль.
— Нет, это, напротив, хорошо, — сказал Монбар.
— Теперь последнее одолжение, — продолжал капитан.
— Як вашим услугам.
— Согласитесь сделать мне честь скрестить со мной шпагу.
— Милостивый государь…
— О! Не отказывайте мне, пожалуйста! — перебил кавалер настойчиво. — Во мне не сохранилось гнева к вам, но моя честь требует, чтобы вы дали мне это вознаграждение, хотя бы для того, — прибавил он с печальной улыбкой, — чтобы стряхнуть пыль, которой запачкано мое платье.
