и мескалем
44, а затем, завернувшись в свои сарапе, улеглись на земле, ногами к огню, и вскоре уже казались погруженными в глубокий сон.
Дон Корнелио опять взялся за свою харану. Прислонившись к стволу лиственницы, он тихим голосом начал петь один из бесконечных куплетов испанского романсеро и, бодрствуя таким образом, поджидал возвращения своего компаньона.
При бледном свете луны и смутном отблеске огня виднелось стадо бычков, голов в сто или сто пятьдесят, сбившихся в кучу, и несколько лошадей, которые, фыркая и стуча копытами, доедали свою порцию корма. Испанец не переставая бренчал на своей гитаре, а оба охотника мирно спали.
Так прошло часа два, и ничто не нарушало царствовавшего на биваке покоя. Луна все более и более склонялась к горизонту. Пальцы дона Корнелио костенели, глаза его смыкались, и время от времени, несмотря на все его усилия не заснуть, голова клонилась на грудь. Побежденный усталостью, испанец готов был уже поддаться сну, как вдруг внезапный шум пробудил его от дремоты.
Мало-помалу этот шум, сначала отдаленный и неясный, становился все сильнее — и на прогалине показался всадник, вооруженный длинным копьем, который гнал впереди себя с дюжину полудиких быков и novillos.
Устроив с помощью дона Корнелио быков, вновь прибывший — а это был не кто иной как граф Луи де Пребуа-Крансе — спрыгнул с лошади и присел к огню.
— А! — проговорил он, бросая косой взгляд на лежавших у огня незнакомцев; несмотря на шум, произведенный его появлением, они все еще спали или казались спящими. — У нас гости?
— Да, — ответил дон Корнелио. — Два охотника из прерий. Мне казалось, что неловко отказывать им, раз они просят позволения провести ночь у нашего костра.
— Вы хорошо сделали, дон Корнелио. В прерии никто не только не имеет права отказывать чужестранцу, который просит у вас позволения присесть у огня, но даже обязан разделить с ним свой ужин.
— Я и сам так думал.
— А теперь, дорогой мой, ложитесь рядом с нашими гостями и отдохните. Продолжительное бодрствование после тяжелого вчерашнего дня должно было сильно утомить вас.
— А как же вы сами, дон Луи?.. Неужели вы так и не ляжете в эту ночь? Отдых вам необходим еще больше, чем мне.
— Позвольте мне покараулить до утра, друг мой, — отвечал граф, грустно улыбаясь. — Сон бежит от моих глаз.
Дон Корнелио не стал настаивать, он уже давно успел привыкнуть к характеру своего компаньона и считал совершенно бесполезным спорить с ним в подобных случаях. Несколько минут спустя, закутавшись в свой сарапе и положив под голову харану вместо подушки, испанец уже спал, как убитый.
