– Садись, я этого хочу, – повторил настойчиво священник.
– Только исполняя вашу волю, отец.
Он взял стул и скромно присел на краешек.
– Бедное создание, – проговорил аббат, обращаясь более к самому себе, чем к собеседнику. – Не должны ли мы в этой дикой стране, где нам суждено жить и, быть может, умереть, относиться друг к другу как братья? Разве не все между нами общее: и радость, и горе, и нужда? Да и само христианство, когда есть общность чувств и самоотвержения, – не учит ли оно нас равенству? Забудь же, дитя мое, то рабское почтение, к которому тебя приучили, и помни, что я твой брат, а значит, равный тебе человек. На нас обоих возложена одна тяжелая обязанность. Прочтем же вместе молитву.
Они поднялись, и священник прочитал вслух молитву, которую пономарь усердно за ним повторял. Затем они снова уселись за стол.
– Что ж, Фраскито, – произнес аббат своим несколько печальным голосом, – какие у тебя новости?
– Вы хотите знать всю правду, отец мой?
– Без сомнения, иного я не приемлю.
– Ваше вчерашнее, отец мой, посещение немецких колонистов и солдат ирландского батальона, который прибыл два дня назад из Сан-Антонио и расположился за городом, очень не понравилось майору Эдварду Струму. А ведь вы хорошо знаете, – добавил пономарь с хитрой усмешкой, – что Эдварда Струма недаром называют Бурей. Он воспламеняется быстро, как порох, и если, отец мой, позволите выразить вам мою мысль вполне…
Он остановился в замешательстве.
– Говори все, дитя мое! – повторил аббат спокойным тоном.
– Хорошо, отец мой. Если вы разрешаете, то добавлю, что он зол, как бешеный осел. Это настоящий янки: заядлый протестант, тщеславный и нетерпимый. Вы не можете себе даже представить, каким унижениям он подвергал ваших предшественников – отца Дидье и отца Урбана.
– Дитя мое, мне известно все, что здесь происходило, – грустно произнес аббат.
– Они и умерли по его вине. Особенно ужасен бывает он после обеда, когда проглотит несколько стаканчиков виски и съест бифштекс с кровью. Сегодня он, ругаясь как сапожник, поклялся, что явится сюда сам, чтобы заставить вас прекратить католическую пропаганду и повиноваться ему, как он принудил к тому всех священников, бывших в Кастровилле до вас.
– Это все, что ты хотел сказать мне, дитя мое?
– Да, отец мой, но я просто дрожу от страха при мысли об опасности, которая вам угрожает.
– Напрасно, дитя мое! Господь, которому я служу, сумеет оградить и защитить меня. Не знаю, чем закончится визит, который хочет нанести мне майор Эдвард Струм, но могу заранее тебя заверить, что ему не удастся заставить меня подчиниться ему и тем погубить меня, подобно моим несчастным предшественникам. А потому успокойся!
