Вскоре кровь потекла рекою, все помещение оказалось заваленным трупами, солдаты все убивали и убивали, а их жертвы уже утратили волю к сопротивлению.
Наконец дверь рухнула, те, кто остался в живых, разбегались в разные стороны с одной только мыслью — спастись от резни.
Вот в эту-то минуту капрал и вошел в залу. Страшное зрелище предстало его глазам: груды трупов и истекавших кровью раненых. Однако он не мог удержаться от крика ужаса, когда увидел дона Торрибио, привязывавшего к длинным косам бесчувственной донны Клариты самолично отрубленную голову дона Пабло. Поручик был слегка ранен девушкой в руку и в бедро, одежда его была в крови.
— Вот! — самодовольно воскликнул он. — Раз она так любит его, сможет полюбоваться им вдоволь, когда опомнится. Теперь он принадлежит ей, теперь никто не похитит его у нее.
Потом он стал рассматривать девушку с таким жестоким сладострастием, которое невозможно передать словами.
— Хотя, — сказал он, пожимая плечами, — подождем, пока она очухается. То-то она будет удивлена. Интересно бы посмотреть на нее при этом.
И покинув свои жертвы, он стал помогать солдатам довершать резню.
И тут он столкнулся лицом к лицу с Луко.
— Э! — воскликнул он. — Что ты тут делаешь, пока мы режем злостных унитариев? Сабля твоя в ножнах, а на твоем платье нет ни капли крови. Как расценить такое поведение, товарищ? Уж не изменник ли ты, чего доброго?
Услышав подобное обвинение, капрал изобразил обиду и гнев, обнажил саблю и принялся ею грозно размахивать.
— Это что значит, поручик? — вскричал он. — Почему вы оскорбляете меня? Меня, самого преданного партизана нашего генерала, называете злостным унитарием?
— Успокойся, — поспешил успокоить его поручик, который, как все люди такого типа, был столь же труслив, сколь и жесток, и которого напугал показной гнев капрала. — Я не хотел оскорбить тебя. Я знаю, что ты надежный партизан.
— То-то же! Я не расположен выслушивать оскорбления.
— Не будем терять времени даром, — вмешался один солдат. — Мне пришла в голову одна мысль.
— Какая? — спросил дон Торрибио. — Говори, Эзебио. Негодяй самодовольно улыбнулся.
— Эта старая лачуга набита фуражом, — сказал он. — Почему бы нам не зажечь ее и не изжарить всех проклятых унитариев, находящихся там?
— В самом деле? — радостно воскликнул дон Торрибио. — Прекрасная мысль. Именно так мы и поступим. Генерал будет доволен, когда узнает, что мы так ловко избавили его от сорока врагов. Пусть двое из вас разложат солому, а мы сядем на лошадей и загоним сюда остальных мерзавцев. Ни один из них не должен избегнуть заслуженного ими наказания.
