— Вот бедняга, это его последняя спичка! Пожалуйста, пойди и покажи ему, как это делается.
Она смотрела, как русский подошел к официанту. Свердлов двигался с грацией кошки. Он вообще походил на представителя семейства кошачьих. Не прошло и нескольких минут, как патио осветилось мигающими огоньками, и официант, наблюдавший за действиями Свердлова, радостно заулыбался, поблагодарил его и удалился.
— Блестяще, — поздравила его Джуди. — Он, конечно, восхищен тобой?
— А как же. — Свердлов сел. — Он понял, что я гений, как только увидел, что я пользуюсь зажигалкой, а не спичками, которые гасит ветер. Как сказал Джордж Оруэлл, все люди равны, но некоторые более равны, чем другие.
— А ему, по-моему, было все равно, — заметила Джуди. — Возможно, имеет значение только одно: используй, как можешь, то, что у тебя есть, и не думай о том, нет ли у кого-нибудь больше, чем у тебя... Эту философию мы совсем позабыли — все проходит, вот уж противное выражение, что бы оно ни значило. Давай, давай, делай больше денег, добивайся повышений, двигай вперед! Только, знаешь, услышать от тебя это выражение из Оруэлла немножко странно.
— Ты и в Нью-Йорке так рассуждаешь? — спросил Свердлов.
— Я говорю, что думаю, где бы я ни была. А почему бы и нет?
— Потому что кое-кто может решить, что ты коммунистка. Особенно, как только ты стала встречаться со мной. Нам следует быть осторожными, Джуди. У тебя могут возникнуть неприятности из-за меня.
— Не говори глупости. Мои слова — это никакой не коммунизм. Скорее христианство, если только ты знаком с ним.
— Философия, основанная на предрассудках, — это не философия, — сказал Свердлов. — Она то же самое, что твое тамариндовое дерево, которого и в помине нет.
— Ты все никак не забудешь про него. Но я верю, что оно было. Я верю, что его просто спилили.
Он улыбнулся своей кривой улыбкой, он тогда победил, но при этом повел себя не по-рыцарски, а потому не стал сейчас напоминать об этом. Он возил ее на плантацию Хайвардсов, и они разговаривали с хозяином, который вежливо их слушал, не веря ни единому слову, когда они рассказывали про раба и чудесное дерево, и даже вместе с ними обошел плантацию в поисках подходящего по возрасту дерева. Они не нашли ничего. Он не выпускал ее руки и каждый раз, когда они подбирали стручок и семечки оказывались нормальной формы, сжимал ее.
— Легенда, — повторил он. — Вроде политического агитатора, который восстал из мертвых. — Он громко рассмеялся. — Как только интеллигентная женщина вроде тебя верит в такую чепуху! Сказать тебе правду? Никакого тамариндового дерева не было, не было никакого невиновного раба; нет такой силы за пределами нашего мира, которая обеспечивает справедливость слабым. Нет ничего, кроме человека, а его нормы справедливости весьма непоследовательны. Один год так, и делаешь все правильно, другой — все переменилось, и то, что ты делал, уже преступление. Нет никаких обязательных рамок, все зависит от практической целесообразности.
