— Я не хочу слышать об этом. Ты опоздал на шесть лет, Тристан.
— Шесть лет назад ты бы не стала слушать меня. А я был невыносимо глуп. Теперь я бы хотел попросить прощения. Ты не обязана прощать меня, да я и не надеюсь на это.
— Хорошо.
Джорджиана резко повернулась и вышла из комнаты. Она не сделала и пары шагов, когда его рука опустилась ей на плечо и он повернул ее лицом к себе.
— Что…
Он наклонился, коснулся губами ее губ и затем исчез. Джорджиана прислонилась к стене, затем бессильно опустилась на пол, пытаясь взять себя в руки. Каким бы коротким ни было это прикосновение, она все еще чувствовала тепло его губ.
Она почему-то думала, что, если он когда-либо так прикоснется к ней, это причинит ей боль, физическую боль. Но этот поцелуй был… ей приятен, очень приятен. И ее так давно не целовали.
Она медленно поднялась и добралась до своей спальни. Слава Богу, что она предпочитала доверять не сердцу, а голове. Особенно в отношениях с Тристаном Карроуэем. Прежде чем лечь в постель, Джорджиана заперла дверь спальни. Через минуту она снова встала и придвинула к двери тяжелое кресло.
— Так-то лучше, — проворчала она и забралась под одеяло.
В библиотеке Эдвина подождала, пока наверху все затихнет. Убедившись, что Джорджиана благополучно легла спать, она выпрямилась и продолжила читать свою книгу.
У Милли могли быть сомнения в том, что Тристан и Джорджи подходят друг другу, она же не сомневалась. Они все получали удовольствие в обществе Джорджи, и она была приветливой, остроумной и доброй — намного лучше тех жеманных девиц, за которыми Тристан считал своим долгом ухаживать.
Эдвина невольно улыбнулась. Что бы ни произошло между ними несколько лет назад, они, кажется, примирились, слава Богу. Если Милли сумеет просидеть в своем кресле еще несколько дней, возможно, им удастся устроить этот брак, к всеобщему удовольствию.
Но боги справедливы -
И пороки нам служат и орудьем наказанья.
У. Шекспир. Король Лир. Акт V, сцена 37
Вопреки своей репутации Тристан всегда с удовольствием присутствовал на заседаниях палаты лордов. То, что он, до получения титула такой беспечный в своей личной жизни, теперь помогал определять политический курс страны, внушало ему уверенность в себе.
Однако в это утро, занимая свое место между герцогом Уиклиффом и редко посещавшим парламент маркизом Сент-Обин, он даже не мог вспомнить, против какой страны было направлено повышение тарифов, за которое они голосовали. Он только надеялся, что не против Америки, ибо этой стране он пытался продавать шерсть. Он поднял руку и произнес «да», когда Уиклифф толкнул его в бок, но все остальное время он думал о Джорджиане.
