– У нас в программе, кроме Толстого, много одиноких, – засмеялся Саша.
– Я тебе завидую, – ответила Марта. – Зачем я выросла? Я хочу обратно в школу!
Марта – великая чтица. Куда бы они ни приехали, первым делом она записывается в библиотеку. Причем возникает невероятное – за ней сразу признается право проникать в любые потайные места, где библиотекарши хранят для знакомых «самое то».
Убегая после парада, Саша махнул рукой одноклассникам, и эта красивая Ира махнула ему в ответ.
Саша не обратил внимания, что она даже привстала для этого и забыла сесть и сзади ее одернули, потому что на манеже уже работала акробатка Надя, а Ира стояла и смотрела на малиновый занавес, за которым скрылась серебряная фигура.
Шурка хмыкнула. Она жевала кончик воротника, и сердце ее разрывалось от обиды за друга Мишку. Он ведь видел, как Ира столбом встала, слышал, как ей сказали сзади: «Девушка, вы что, на стеклянном заводе работаете?» Ира ответила: «Извините», – и села, а Мишка так на нее смотрел, что красивые очки его, казалось, раскалились. Этот Саша Величко, на взгляд Шурки, таких нервных вскакиваний не стоил.
Шуркины взгляды на любовь не были чисто теоретическими. Она сама совсем недавно вышла из состояния большой любви, в которой в прошлом году чуть не дошла до края. Она уже собиралась прийти и сказать Ему все сама и предложить себя всю до конца жизни…
Если она не пришла и не предложила, так только потому, что вдруг поняла, какое ничего будет для него ее предложение. Просто за день до нее одна девчонка из их класса пришла к Шуркиному избраннику и сказала, что готова для него на все до конца жизни.
– Малышка! – (именно так) сказал избранник. – У меня не останется времени на жизнь, если я вас буду всех по очереди любить. Мне придется бросить умываться…
Девчонка то ли рот раскрыла, то ли в обморок упала, ну, короче, до нее не дошло, каких таких «всех» он имеет в виду, если ее любовь – единственная и неповторимая. Она рассказала все Шурке, не подозревая, что столь же единственную и неповторимую любовь Шурка готовилась принести к Его ногам завтра.
Она представила, как он ей скажет: «Малышка…» – и задохнулась от стыда и гнева.
Он был учителем физики. Она пришла на урок и вдруг увидела, как ему мучительно трудно. Как жаль ему своих уроков, своих знаний, тонущих в ненужном обожании. Как страстно он говорит о предмете, а потом никнет под чьим-то влюбленным взглядом и пялится, пялится в свободу, что за окном. Свободу от них, глупых девчонок.
