На лице красавицы читался ужас. Скиталец недоумевал, вдруг он заметил, что Елена смотрит на его золотые доспехи, когда-то принадлежавшие Парису, на его золотой щит с изображением белого быка, на шлем с низко опущенным забралом, совершенно скрывавшим его лицо и глаза. Из груди ее вырвался крик:
— Парис! Парис! Парис! Видно, смерть выпустила тебя из своих рук и ты пришел сюда увлечь меня к себе, увлечь меня опять на стыд и на позор! Парис, мертвый Парис, что могло дать тебе мужество одолеть рать теней, тех людей, тех героев, с которыми ты в жизни не осмеливался стать лицом к лицу в бою?
И она с отчаянием заломила руки. Скиталец отвечал ей, но не своим голосом, а сладким, вкрадчивым, насмешливым голосом изменника Париса, который он слышал, когда тот давал свою ложную клятву перед Илионом:
— Так, значит, ты, госпожа, все еще не простила Париса? Ты прядешь еще старую пряжу, и поешь еще старые песни, и все так же сурова, как и прежде?
— Разве мало тебе, — продолжала Елена, — что ты обманул меня под видом моего престарелого господина и супруга? Для чего же ты пришел сюда? Чтобы издеваться надо мной?
— В любви все средства хороши! — отвечал Скиталец голосом Париса. — Многие любили тебя за твою красоту, и все пали за тебя, только моя любовь к тебе была сильнее смерти. Теперь никто не может помешать нам. Троя пала давно, все герои превратились в прах, только одна любовь по-прежнему жива! Хочешь ли узнать, какова любовь тени?
Опустив голову, слушала Елена его речь и вдруг рванулась вперед с разгоревшимися глазами и ярко вспыхнувшим лицом и вскричала:
— Уходи! Уходи!.. Да, герои все пали за меня и к позору моему! Но жив еще мой позор! Уходи! Никогда в жизни или в смерти уста мои не коснутся лживых уст твоих, обманом, ложью похитивших мою честь, и глаза мои не посмотрят на лукавое лицо твое, носившее облик супруга моего!
(Предание и певцы говорят, что Парис обманул Елену колдовством и подобием внешности ее мужа.)
Тогда Скиталец продолжал сладким голосом Париса, Приамова сына:
— Подходя к храму где пребывает твоя прославленная красота, я слышал, как ты пела о пробуждении сердца, о рождении любви в твоей душе и о приходе того, кого ты любила давно и будешь любить вечно! Я услышал твою песню и пришел, я, Парис, который был любим тобою и любим тобою сейчас!
— Я пела так, как внушили лишь боги, как внушило мне сердце. Он, не ты был в моих мыслях, не ты, лживый, лукавый и хитрый Парис! Моими мыслями владел тот, кого я однажды видала, будучи еще в девушках, на колеснице переезжавшим поток Эрота, к которому я приходила за водой. Одиссея, Лаэртова сына, я любила, люблю и буду любить до конца моего бессмертия, хотя боги и отдавали меня другим в праведном гневе своем на стыд и позор, вопреки моей воле!
