— Будь уверен, я и так все это по достоинству оценил, — проворчал Фауст. — Да, скажу тебе, эти четыре такта могут всю серу из ушей вычистить. Какого дьявола ты не загнал свою душу за что-нибудь более достойное?
— То есть как ты? — парировал Шнютке?
— Я заключил куда лучшую сделку, чем ты, приятель. Если взять выбор между написанием визгливой лабудятины и проведением двадцати четырех лет в самых лучших наслаждениях, какие только может выдержать тело, я знаю, что бы я предпочел. — Фауст ухмыльнулся в своей обычной излишне сладострастной манере.
— Мое имя прославлено по всем Тальпийским горам. Причем прославлено как принадлежащее общепризнанному гению во всех окрестных королевствах. А ты так же широко известен?
— О да, — ухмыльнулся Фауст. — Мое имя встречается в большем числе регулярно читаемых книжек, чем когда-либо будет упоминаться твое.
— Что-что?
— Я был на первой странице всех черных записных книжечек у прекрасных дам. Когда им хотелось славно провести время, они первым делом всегда звали меня!
Глаза Шпирс вспыхнули.
— Я продал свою душу ради искусства! — заявил Шнютке.
— А я за свою получил кучу забавы, — парировал Фауст.
Каждый из так называемых сдельщиков оказался в Уадде в целом по одной и той же причине. Всем им так отчаянно чего-то недоставало или им так срочно требовался какой-то навык, какой-то талант, что они поддались финальному искушению. Они трижды прошептали свои величайшие желания, адресуясь к местному демону, — и оказались здесь. Проданные, бесприютные, мучимые. Они считались нелегальными уаддскими иммигрантами. Пострадавшими от собственных необоримых желаний.
Вернее, все, за исключением жалкого монаха в тени. Он был одурачен одной роковой ночью в безмолвной часовне святого Маразма Регулярно Забываемого — и теперь застрял здесь. Его обрабатывали той же просмоленной щеткой, что и всех остальных, постоянно преследовали девятифутовые ментагоны — за бродяжничество и недозволенную организацию представлений на улицах Мортрополиса. Хуже того, в любой момент бодрствования (то есть по сути в каждый момент загробной жизни) их сделки находились в самых передних частях их разумов. Бешмет лучший скрипач из всех когда-либо рожденных, благодаря протянутой лапе помощи от местного демона теперь постоянно был охвачен отчаянным желанием выйти на люди и исполнить лучшие свои работы — и одновременно поражен почти полной неспособностью сделать это из-за непрестанного, выворачивающего все кишки страха перед публикой.
