— Зачем ты привел меня сюда, если собираешься все время молчать? — спросила она, когда он поднял на нее взгляд.
— Да нет, я собираюсь говорить, и не только, — протянул он.
— В самом деле? — Она вновь легла и повернулась к нему спиной. — Что ж, попробую не заснуть, пока ты предаешься тягостным раздумьям.
— Я вовсе не предаюсь тягостным раздумьям.
— Нет?
— Нет. Я подавляю в себе желание прямо сейчас пойти и убить кое-кого. Сразу троих, собственно говоря.
Кирсти повернулась к нему:
— Родерика, Джиба и Уотти.
— Их. — Он обнял ее и привлек к себе. — Ведь ты не собиралась передавать мне разговор прихвостней Родерика, не так ли?
— Нет, не собиралась, — призналась она. — Родерик хочет меня убить. Остальное не имеет значения. Те, о чем судачили Джиб и Уотти, — всего лишь один из многих способов, которыми мой муж может добиться своей цели. По-моему, сам способ не так уж и важен, тем более я знала, что, когда ты услышишь о нем, это заденет тебя за живое.
Пейтон негромко засмеялся. Но и в смехе его еще чувствовался неостывший гнев.
— Да, меня это задело за живое. Это была не просто болтовня — все эти разговоры о том, отдаст ли Родерик тебя своим громилам, прежде чем убить.
— Ты правда так думаешь? — От этой мысли мурашки побежали по телу Кирсти.
— Правда. Как это ни грустно, но девушек очень часто насилуют, прежде чем убить, даже в мирное время. Даже если это не рассматривается, так сказать, как право победителя. — В тоне Пейтона слышалось отвращение. — Большинство мужчин полагают, что женщина не вправе им отказать. К тому же несчастная девушка может оказаться просто орудием в руках того, кто хочет нанести обиду своему недругу. Так поступили с моей кузиной Сорчей враги моего дяди Эрика.
— Как все это грустно. — Она поцеловала его грудь, и этот знак сочувствия заставил его задрожать всем телом. — Значит, тебя вовсе не рассердила эта их болтовня?
— Ну, я бы так не сказал. Просто не слишком удивила. Зато взбесил меня рассказ о той участи, которой ты чудом избегла, уготованной тебе этим негодяем. Ведь он хотел отдать тебя этим подонкам, чтобы ты от них родила. Неужели он полагал, что это сойдет ему с рук и что ты не пожалуешься на него своей родне?
— Возможно, именно на такой исход он и рассчитывал. Ведь я никогда не обращалась к ним за помощью. И вряд ли обращусь, что бы ни случилось. Я боюсь за них, и этот страх сильнее моего страха перед Родериком. По законам церкви и мира я — движимое имущество Родерика, и он имеет право поступать со мной, как ему вздумается.
