Оуэн начал медленно подниматься по ступенькам, опираясь рукой на перила, аккуратно ставя ноги на потертую дорожку. А что, если весь остаток жизни они проведут в такой тишине, думал он.
Добравшись до своей комнаты, Оуэн подошел к окну и вновь уставился на футбольное поле.
Детьми они каждое воскресенье ходили в деревню, слушали проповедь. Милосердие, самопожертвование. Нормандская церковь, десятки тысяч прихожан за много веков протерли каменный пол чуть ли не до дыр. Собрание верующих пело; «Подай мне лук сияющего злата! Подай мне стрелы любви!» Мать тоже пела. Взмывали жалобные голоса: «Бродили ли в древности эти стопы по английским зеленым холмам?» Как ему хотелось хоть во что-то поверить, если не в слова Писания, то хотя бы в скорбь, звучавшую в этой музыке, в духовную жажду, изливавшуюся песнопениями! После похорон матери он даже не заглядывал в храм. С годами его религией стал пейзаж, открывающийся из окна поезда, или вид на общинный выгон под вечер — в больших горизонтах его воображение не нуждалось.
Но теперь, глядя в окно, он впервые ощутил равнодушие травы, и деревьев, и дальних домов — застывшие в своем спокойствии, они не судили и не прощали. Еще минуту он провел у окна, созерцая футбольное поле. Потом решительно подошел к гардеробу и вынул оттуда коробку из-под обуви.
Хилари слышала, как брат прошел наверх и как закрылась дверь в его комнату. Слезы высохли, на смену им пришла мертвая тишина. Взгляд Хилари был прикован к большому креслу напротив: еще одна реликвия из родительского гарнитура. На подлокотниках ткань протерлась, спереди, на сиденье, и вовсе порвалась. Поначалу они собирались избавиться почти от всего, от выцветших ковров и от тяжелых штор, но имущество родителей надежно разместилось в доме, а потом уже ни к чему было что-то менять.
Иногда, стоя в очереди в кассу супермаркета, Хилари бросала взгляд на обложку дизайнерского журнала: залитое солнцем помещение со светлыми деревянными полами, яркие, какие-то надежные тона, белое покрывало на белой кровати. Но желание посещало ее лишь на краткий миг. Хилари знала: в такой комнате она сама превратится в чужака.
Она допила остатки вина и поставила бокал на журнальный столик. Наступила ночь, в окне виднелось отражение лампы, каминной доски и книжного шкафа.
«Занятно, да? Как все это сложилось», — приговаривала ее подруга Мириам Фрэнкс, если речь заходила о том, что обе они так и не вышли замуж. Хилари кивала в ответ, вспоминая тот вечер, когда они с Беном сидели в саду возле коттеджа, говорили об Оуэне. Только человек, который так хорошо понимал Оуэна, как Бен, мог бы стать ее мужем.
