— Да?
— И в Гарвард тоже.
— Впечатляет.
— И в Пекинский университет.
— О! — пробормотал он. — Очень… очень перспективно. А в своем новом окружении ты находишь достаточную поддержку?
— Уборщица все время сует мне распятие.
Он покрутил обручальное кольцо на волосатом пальце и спросил, есть ли у меня в данный момент кто-то — кто-то особенный, — но я решил, что не стоит ему этого поверять. Он спросил, как я себя чувствую, я ответил: прекрасно. Это его успокоило, и он выписал мне справку за все пропущенные дни.
Наконец я обнаружил на дне своего ящика скомканную записку: в пятницу вечером Грэмм будет дома один. В тот день я ушел из школы пораньше и пешком прошагал две мили до его дома. На звонок никто не ответил, и я просидел целый час во дворе, пока не увидел, как Грэмм поднимается в гору. Ярдов за сто он заметил меня и замедлил шаг. Выйдя на подъездную дорожку, кивнул мне и остановился, минуты две простоял молча на площадке для машин, переводя взгляд с меня на свой дом и обратно. Усталый он был какой-то, нервничал. Он свернул к задней двери, и я поплелся за ним.
На кухне Грэмм остановился возле раковины, даже наклонился над ней, и я подумал, у него неладно с желудком.
— Что случилось? — спросил я.
— Ты зачем пришел? — Никакой насмешки в голосе. Этот вопрос не давал ему покоя.
— Получил твою записку, — сказал я мягко, с намеком. Мне казалось, именно такая интонация подобает любовникам.
Грэмм опустил голову — вспомнил, и на него накатил стыд. Щеки его заалели, и мне стало его жаль, так невыносимо жаль, аж слезы на глаза навернулись. Пройдя через всю комнату, я ласково опустил руку ему на плечо. Он содрогнулся, будто из моих пальцев бил мощный электрический заряд, вывернулся из-под моей руки, отбросил ее. Я снова шагнул вперед и положил руку ему на грудь.
— Не прикасайся ко мне! — завопил он.
Я запутался пальцами в его золотистых волосах.
Когда он с размаху врезал мне кулаком в живот, я обеими руками ухватился за него, но Грэмм стряхнул мои руки и повалил меня на пол. Перекатившись на живот, я замер, чувствуя, как вставший член пульсирует, упираясь в жесткие плитки.
С закрытыми глазами я мог вообразить Грэмма гладиатором, в панцире, со щитом в руках, солнечные лучи играют на широких плечах, толпа орет, науськивая. Легким кивком император приказывает победителю: дай зрителям то, чего они ждут. Я вдыхал аромат загорелой кожи его лодыжек и внимал реву толпы.
Где— то позади открылась дверца шкафа, я услышал, как Грэмм поднес ко рту горлышко бутылки.
