И вновь я вижу эти руки, сейчас они уперлись в бедра, ногти обкусаны, заусенцы. Я не умею прощаться. В деревушке Сен-Север незнакомая старуха всю ночь сидела над моим умиравшим другом. На рассвете я поцеловал его холодный лоб и двинулся дальше.
Там, во дворе старого дома все еще шепчут на ветру ветви разросшейся яблони.
— Грэйм!
— Хочешь знать, каково это? — переспрашивает он. — Хорошо, скажу. Это значит: жить в страхе, что однажды он покинет меня. Знаешь, откуда этот страх? Не в том дело, что я голубой, а в том, почему мама оставила тебя. Я тебе уже сказал: не будь ты эгоистом, ты бы принимал таблетки. По себе знаю. Я-то их принимаю. Слышишь, папа? Мне это передалось тоже. Я не хочу, чтобы Эрик однажды отыскал меня, как мама отыскала тебя: посреди ночи, на парковке, в одной пижаме, увлеченным беседой с каким-то чужаком. Я не хочу, чтобы он вынимал меня из петли. Да, у меня тоже искры с кончиков пальцев сыпались, я сжигал все на своем пути, сплошной прогресс, жизнь была прекрасна, невыносимо прекрасна. А потом наступал спад, и я расческу не мог до головы донести. Зато теперь я принимаю таблетки, и мне удается избежать банкротства и не хочется покончить с собой. Принимаю таблетки ради Эрика. Вот и все.
— А как же огонь, Грэйм? Священное пламя?
Какая печаль в его глазах! Ее довольно, чтобы умертвить нас обоих.
— Помнишь, как я чертил в сарае, а ты сидел рядом?
Он кивает, слезы струятся по его щекам.
— Позволь тебе кое-что показать, — предлагаю я. На другом конце комнаты в ящике стола нашелся фломастер. Все обретает смысл: Грэйм видит то же, что вижу я, так было всегда. Может, это еще не конец. Я снимаю со стены картину, кладу ее на пол. На желтых обоях черчу дверь — в натуральную величину, семь футов на три с половиной.
— Видишь, Грэйм, здесь четыре ручки. Соединительные линии между ними образуют крест. Каждая ручка соединена с цепочкой шестеренок внутри самой двери, а еще тут четыре ряда петель, по каждой стороне, но они крепятся только к двери, а не к дверной раме. — Я намечаю петли. Грэйм плачет. — Нажимая на ручку, люди будут открывать дверь в любом направлении, в каком пожелают — вправо, влево, на уровне пола или над головой. Ручка поворачивается и задействует петли внутри двери. Можно будет открывать дверь возле окна так, чтобы не заслонять восход или закат, проносить мебель внутрь или наружу из помещения над головой, не оцарапав, а если захочется посмотреть на небо, можно приоткрыть щелочку наверху. — Рядом на стене я черчу схемы — дверь в разных положениях, — пока кончик фломастера не начинает скрипеть. — Дарю тебе мою дверь. Жаль, не настоящая. Но ты можешь представить себе, как это будет интересно: каждый раз решать, каким путем войти или выйти. Начнут складываться новые привычки, даже семейные традиции.
