Возможно, в мире нет другого народа, так обоснованно и свирепо ненавидящего собственное государство — но после каждой исторической катастрофы государство российское возрождается таким же сильным и суровым, каким оно было на протяжении столетий.
Вспоминается одна из излюбленных мыслей Гитлера о том, что умственно отсталые славяне в принципе не способны создать своей государственности. Неправ был фюрер, от необразованности это у него, и от заносчивости. Или оттого, что его в молодости послали воевать во Францию, а не в Россию. Если бы молодой Адольф Шикльгрубер попал на Восточный фронт, стал бы другим человеком и на Россию никогда не напал. А если бы не Бисмарк, немцы, быть может, до сих пор бы жили, как наши чеченцы, родовыми кланами. Всего полтора века назад немцы были слабы, раздроблены и бесконечно грызлись между собой, в то время как государство российское расцветало в полном блеске своей славы. А уж о том, куда сам фюрер завел немецкую государственность, лучше просто помолчать.
Если сравнивать государство российское с государством немецким, то немцы этого сравнения не выдержат, пусть у них во дворе сегодня стоит по два «мерседеса». Это их немецкое жирование — временное. Проезжая через Германию на машине, каждые десять километров наталкиваешься на огромные указатели с надписью «Ю-эс арми». Читая эти надписи, покойный фюрер страшно стыдился бы — именно он у нас заводил указатели на немецком, но таблички эти, хотя и были маленькими, как-то не прижились. А вот «Ю-эс арми» мозолит глаза немцам чуть ли не на каждом перекрестке уже больше полувека. Мне, когда я первый раз приехал в Германию, было неудобно за немцев. Могли бы попросить янки хотя бы буквы сделать поменьше на своих указателях размером с биллборд.
Какая вообще государственность может быть у народа, полвека оккупированного огромной армией янки, уничтоживших накануне оккупации многие немецкие города вместе с населением? Немцы оправдываются, мол, янки так добры и симпатичны, что буквально влюбили немцев в себя, очаровали прелестью демократии. Посмотрим, чем эта любовь кончится.
Наше государство живуче настолько, насколько буен и живуч наш инстинкт власти — инстинкт не менее основной, нежели половой или инстинкт самосохранения. Наш инстинкт власти не знает себе равных — мы просто об этом инстинкте еще слишком мало знаем, нас за последние двести лет затюкали и заплевали наши доморощенные либералы: мол, рабы мы все и холопы. Но если это так, если есть рабы, так ведь и господа должны быть! И они есть, раб и господин гармонично уживаются в душе каждого русского, и это сосуществование есть основа нашей живучести.
