Возле реки или в синагоге, где они проводили время, братья слышали, как обращаются к Евфрату и Тигру, и, отзываясь, чувствовали себя спрятавшимися. Словно бы нырнувшими в воду. Они больше не были Даниилом Бен Леви, Залманом Бен Леви. Со своими вненациональными прозвищами они могли скрыться, исчезнуть из установленного порядка вещей. Это было своего рода чародейством, маленьким волшебством. Став постарше, Даниил начал задумываться, не этого ли хотела Рахиль.
Она походила на их отца. Так говорила Юдифь. Была сильной, как Хагав. Рахиль трижды болела чумой. Левый глаз ее был слепым, розовым там, где от болезни полопались кровеносные сосуды. Скулы — выступающие, угловатые. Жены богатых евреев, когда она лепила превосходные клецки у них на кухнях, тайком называли ее Кобыльей головой.
При мягком освещении, когда Рахиль готовила ранним утром душистый кофе с лимоном, ее склоненное лицо бывало красивым. Так казалось Даниилу. Выйти замуж ей не довелось. Когда Даниилу было девять лет, Рахиль была еще молодой; она только на вид была старой. Но и все выглядели старыми. Зной пустыни покрывал трещинами кожу, голод туго стягивал.
Кобылья голова. У Рахили были и другие прозвища. Она не носила покрывала на улице. Стряпала кошерное, соблюдала субботу и только. Носила за пределами дома золотые серьги. «Строптивая», называли ее богатые женщины. «Упрямая и непочтительная, — говорили они. — В ней нет почти ничего еврейского». Словно с отказом от обрядов могла исчезнуть национальность. Словно каждый человек не обладал национальностью. Рахиль делала то, что ей нравилось. Носила серьги, когда хотела. Два кольца, фамильная драгоценность в крупных ушах Рахили, являлись вопиющим богохульством. Даже караимы, не знавшие, верят ли в бога, считали, что серьги Рахили оскорбляют их. Ее оставляли в покое потому, что она была незамужней. Пустым местом, бездетной женщиной в доме
Хагава Леви. От большой семьи остались только два странных мальчишки и две старухи.
Рахиль работала каждый день, даже тайком в субботний вечер. Вера Рахили была ее личным делом. Верила она в то, что видела собственными глазами. Бога Рахиль определенно ни разу не видела. Видела, как умирают люди от чумы, медленно, мучительно, в собственной крови и дерьме. Множество могильных холмиков и ям. И заботилась о тех, кто выжил. О теще своего брата, о детях брата. Теперь они стали ее детьми. Она часто думала о них во время работы.
Когда дети спали, Рахиль отправлялась на кухню, где стояли два длинных стола — один для молока, другой для мяса. Снимала серьги и клала с другими фамильными драгоценностями. Это была скаредная манера без скаредности. Эгоистичная, поскольку имела значение только для самой Рахили. Она не любила эти сокровища как сокровища. Вещи драгоценны по-другому.
