— Не знаю, не знаю, - с сомнением качала головой пани Букатова, - но стоит только тебе встретиться с Тереской, как непременно что-то случается.
«Ненавижу, - думала Тереска. - Боже, как я их ненавижу! Видеть не могу...» Мысль эта, хоть и преходящая, безраздельно владела на данный момент ее сердцем, умом и душой. Она пыталась соорудить вокруг себя что-то вроде воображаемой стены, акустического барьера, но сквозь возводимые ею преграды продирались слова и реплики, раздувавшие пламя ненависти.
Семейство ужинало. За столом сидели родители, бабушка, Янушек и тетя Магда, заглянувшая узнать, какие новости. Тетя Магда была младшей из сестер, в свои тридцать два года она имела фигуру и внешность кинозвезды, а занималась главным образом тем, что выходила замуж и разводилась. Сейчас на ее счету было четвертое замужество, и существовала надежда, что оно окажется менее скоротечным, потому что в игру входил еще четырехлетний Петрусь. Тереске казалось, что тетя Магда присматривается к ней и интересуется ее делами с любопытством, прямо-таки болезненным.
Рассказ о страшном вечере с фигурирующим в главной роли топором сделал Тереску гвоздем программы. Речь пошла о нынешней молодежи, о ее прискорбной безответственности, легкомыслии и бездумности, о странных причинах неожиданных и необъяснимых поступков. Что, спрашивается, толкнуло Тереску бросить дом на произвол судьбы, в кошмарном, наводящем на самые ужасные домыслы, беспорядке? О чем она, Господи помилуй, думала?! Если эта молодежь вообще о чем-то думает...
Тереске казалось, что она попала на бесовский шабаш. Прозвучавшее за столом предположение, что такому возрасту свойственно влюбляться и не оттуда ли растут ноги у всяких сумасбродств, вызвало, с одной стороны, снисходительные хохотки в кулак, с другой — безоговорочное неприятие. В таком возрасте надо тянуться к знаниям, а не к каким-то глупостям.
«Ну ясно, влюбляться надо на старости, лучше всего после пятидесяти, а еще лучше — в гробу... Вот умники! — негодовала Тереска под гул обвинительных речитативов. - Поразительное легкомыслие... беззаботность... что из них вырастет?.. Дай им то, дай се... Только и знают, что требуют... одни права, никаких обязанностей! Тунеядцы, пиявки на теле старшего поколения, эгоисты...» — Могильные черви... - Внезапно подал голос молчавший до сих пор Янушек.
Младший брат Терески сидел весь вечер, набрав в рот воды, несказанно довольный тем, что на этот раз остался в стороне, и не его сейчас обрабатывает святая инквизиция. Настанет время — насядут и на него, как только вскроется лагерный долг, который отцу придется, ясное дело, оплатить из собственного кармана. С запоздалым сожалением Янушек подумал, что надо было назанимать у лагерных приятелей побольше — семь бед, один ответ, но теперь уже поздно, да и больше ему бы не дали.
