— Я больше не мог, понимаете, — говорил он в горести и отчаянии. — Четырнадцать лет!
Последние четырнадцать лет я вроде как не жил, словно меня вообще на белом свете не было.
С самого начала оказалось, что у меня есть способности, и никогда, ни с кем я не мог даже поделиться этим. Все шло на его счет, всю работу я за него делал, сам ведь он ничего не умел, у него руки-крюки были, зато дурацких идей — пруд пруди. И я все это должен был реализовывать!
— Но почему? — мягко спросил Бежан. — У него на вас что-то было? Он вас шантажировал?
— Я даже не знаю, можно ли это назвать шантажом. Хотя.., возможно, да. Ведь он мог в любой момент все это у нас отнять, вроде бы все это принадлежит Басе, но на самом деле — ему, у него были наши векселя, и он мог все забрать у нас на самых законных основаниях...
Но не это самое страшное...
— А что?
— Он сам, — ответил Мариуш и застыл, глядя куда-то вдаль.
Они сидели на садовых стульях у складного столика позади той самой пристройки, в которой находилась мастерская. Оттуда видно было громадное стекло оранжереи, за которым просматривалась оргия цветущих кактусов. Атмосфера была почти дружеская — именно такую больше всего любил майор.
— Кое-что о том, каким он был, мы уже знаем, — буркнул Роберт.
— Нет. Ничего вы не знаете. Со стороны — да, вроде можно понять, что плохой человек. Но вблизи все проходило: не человек, а божество, он так умел все перевернуть, что ты становился абсолютным глупцом. Ведь я годами боготворил его, свято верил в его благородство, великий ум; верил, что он борется за социальную справедливость, карает подлецов, помогает приличным и достойным людям, этакий Робин Гуд двадцатого века. Я ведь собственными глазами видел, как он вытаскивал людей с самого дна, а на самом деле — ни хрена подобного! Он любил власть ради самой власти, он хотел управлять всем и вся, ведь он нам даже пожениться не позволил, мы так и живем, неофициально, потому что ему так хотелось...
— Но почему? — изумился Роберт.
— А холера его знает почему. Видно, так ему было удобней. Хотя оба мы люди свободные и могли бы в любой момент...
— И вы не протестовали? — спросил Бежан.
— Протестовал. Позже. Вначале-то нет, мне и в голову не приходило, — верный слуга!
Но постепенно глаза открылись, и наконец я понял, что живу так, словно меня вообще не существует. Я хотел добиться каких-то успехов, у меня имелись способности, я старался изо всех сил, а он ни разу даже не похвалил. Только критиковал. Знаменитый фотограф, большой художник, а я вроде как ещё не дорос до славы, поэтому он брал на себя авторство всех моих работ, и я, клянусь Богом, верил, что все это — для моего же блага. Полный кретин! Деньги тоже забирал он, я же получал столько, сколько мне выделялось от барских щедрот. Ну надоело мне все это, стал я нажимать, требовать стал, захотел выпустить хоть маленький альбомчик под своим именем... О снеге альбом. Это ведь чудо, а не тема! Ну ладно, он согласился — и снова фигу, рассовал все снимки как свои. И тогда я всерьез разозлился. Но опять на расстоянии.
