Отец внимательно посмотрел на сына, но пока юноша не высказался, он не расспрашивал; это было не в его обычае.
— Вот как, — только и сказал он.
— Когда находишься в новом крае, начинаешь смотреть на людей иначе, чем с точки зрения наших традиций; если бы я не провел зиму в Техасе, мне, вероятно, было бы труднее выдерживать полковника.
— Ты хочешь сказать, что в Техасе бывает и похуже?
— Не совсем так. Просто я увидел, что мерить его нашими мерками было бы несправедливо.
— Тут ошибка, которую я часто осуждал, — сказал Кори-старший. — Я утверждаю, что бостонцу не следует отлучаться из Бостона. Здесь — и только здесь — он знает, что иные мерки, кроме наших, невозможны. Но мы ездим всюду, и это расшатывает наши убеждения. Один едет в Англию и привозит более широкие понятия о светской жизни; другой привозит из Германии жажду более активных интеллектуальных исканий; приехавший из Парижа заражен самыми нелепыми взглядами на искусство и литературу; а ты вернулся от техасских ковбоев и говоришь нам прямо в лицо, что папашу Лэфема надо судить судом равных. Право, этому следовало бы положить конец. Бостонца, уехавшего из Бостона, надо осуждать на пожизненную ссылку.
Сын выслушал речь отца с терпеливой улыбкой. Когда тот спросил:
— Каковы же качества папаши Лэфема, освобождающие его из-под нашей юрисдикции? — Кори-младший скрестил свои длинные ноги и охватил руками колено.
— Он, понимаете, склонен к хвастовству.
— Ну, хвастовство еще не освобождает от нашего суда. Я слышал, как хвастают и в Бостоне.
— Но не так прямо — не деньгами.
— Да, это дело другое.
— Но этим, — сказал молодой человек с добросовестностью, которую в нем замечали и любили, — он скорее выражал удовольствие от возможности много тратить.
— И я бы охотно выражал подобное удовольствие, будь у меня возможность.
Сын снова терпеливо улыбнулся.
— Если деньги доставляют ему удовольствие, отчего бы не выражать его? Это, быть может, вульгарно, но не низменно. А пожалуй, даже и не вульгарно. Может быть, успех в делах составляет романтику его жизни…
Отец прервал его со смехом:
— Видно, что дочь необыкновенно хороша. А как она принимала отцовское хвастовство?
— Их там две, — уклончиво ответил сын.
— Ах, две? А вторая тоже хороша?
— Она не хорошенькая, но у нее интересное лицо. Она похожа на мать.
— Хорошенькая, значит, не любимица отца?
— Трудно сказать, сэр. Не думаю, — добавил молодой человек, — чтобы вы могли увидеть полковника Лэфема моими глазами. Он показался мне очень простодушным и порядочным. Устать от него, конечно, можно, как и от всех нас; и кругозор его, наверное, ограничен. Но он — сила, и сила добрая. Если он еще не опомнился от радости, что нашел лампу Аладдина…
