— Ну, а гостиную, — сказал он, — вы, конечно, отделаете черным орехом?
— Если пожелаете, — сказал архитектор. — Но и менее дорогое дерево может быть весьма эффектным. Можно покрасить и черный орех.
— Покрасить? — задохнулся полковник.
— Да, — сказал архитектор, — белым или в цвет слоновой кости.
Лэфем уронил план, который взял со стола. Жена метнулась к нему с утешением или поддержкой.
— Конечно, — продолжал архитектор. — Одно время очень увлеклись черным орехом. Но это некрасивое дерево, а для гостиной нет ничего лучше белого цвета. Кое-где пустим немного позолоты. А может быть — фриз вокруг карниза, гирлянды роз на золотом фоне — это чудесно выглядит в белой комнате.
Полковник наступал уже менее решительно:
— Вам еще подавай истлейкские каминные полки и изразцы?
— Нет, — ответил архитектор. — Камин белого мрамора в изящном стиле Empire — вот что нужно этой комнате.
— Белого мрамора! — воскликнул полковник. — Я думал, это давно ушло.
— Истинно прекрасное не может уйти. Оно может исчезнуть на время, но непременно возвращается. Только уродливое уходит навсегда, как только минует его час.
Лэфем отважился спросить:
— А полы — твердых древесных пород?
— В музыкальном салоне — конечно, — согласился архитектор.
— А в гостиной?
— Ковер. И пожалуй, во всю комнату. Но тут я хотел бы знать вкусы миссис Лэфем.
— А в других комнатах?
— Ну конечно, ковры.
— А на лестнице?
— Опять-таки ковер. А перила и прутья витые, белые.
Полковник тихонько сказал:
— Черт меня подери! — Однако при архитекторе не высказал своего изумления вслух. Когда тот наконец ушел — совещание длилось до одиннадцати часов, — Лэфем сказал: — Ну, Перри, этот малый либо на пятьдесят лет отстал, либо на десять ушел вперед. Интересно, что это за стиль Омпер?
— Не знаю. И не хотела спрашивать. Но он, как видно, знает, о чем говорит. И знает, что нужно в доме женщине, лучше, чем она сама.
— А мужчине тут и сказать нечего, — произнес Лэфем. Но он уважал человека, который разбил каждый его довод и на все имел ответ, как этот архитектор; и, когда прошло ошеломление от полного переворота в его понятиях, он слепо в него уверовал. Ему казалось, что именно он открыл этого малого (так он всегда называл его) и тот теперь принадлежит ему; малый не пытался это опровергнуть. У него установилась с Лэфемами та краткая, но интимная близость, какую тактичный архитектор создает со своими клиентами. Он был посвящен во все разногласия и споры по поводу дома. Он знал, когда настоять на своем, а когда уступить. Он строил еще несколько домов, но создал у Лэфемов впечатление, будто работает только для них.
