Адриан Моул: Дикие годы | страница 9



Глаза Пандоры опасно сверкнули:

— Он дал мне клятву, что отныне и впредь стиль его жизни станет строго неполигинным[7].

Она привстала на цыпочки, пришпиливая нож к магниту, и ее укороченная футболка задралась, обнажив нежный животик. Я злобно ткнул вантузом в жирное содержимое кухонной раковины, представив себе, что на конце деревянной рукоятки — не черная резиновая присоска, а голова Кавендиша.

Джулиан понимающе заржал.

— Кавендишу неведомо значение слова «неполигинный». Он бабник известный.

— Был , — поправила его Пандора и добавила: — и, разумеется, значение слова «неполигинный» знает — он профессор лингвистики.

Я оставил вантуз плавать в раковине и пошел к себе в кладовку, снял с полки «Конденсированный Оксфордский словарь» и при помощи увеличительного стекла отыскал значение слова «неполигинный». После чего разразился громким циничным хохотом. Громким настолько, что, надеюсь, в кухне его услышали.

Воскресенье, 6 января

Проснулся в 3 часа ночи и лежал без сна, вспоминая, как мы с Пандорой однажды чуть было не Дошли До Самого Упора. Я до сих пор ее люблю. И намереваюсь стать ее вторым мужем. Более того — она возьмет мою фамилию. В частной жизни ее будут знать как «миссис Адриан Альберт Моул».

При виде животика Пандоры
Восхитительное побережье от грудной клетки
До почечной лоханки
Точно фьорд
Залив
Безопасная гавань
В которую я хочу приплыть
И исследовать ее
Прокладывая курс по звездам
Осторожно провести пальцами
Вдоль полосы прибоя
И в конце концов направить свой корабль, эсминец, лодку наслаждений
В твою гавань и дальше

6.00 вечера. Раковина по-прежнему забита. Три часа работал на кухне, добавляя гласные к первой половине своего экспериментального романа «Гляди-ка! Плоские курганы моей Родины», первоначально написанного одними согласными. Прошло уже полтора года с тех пор, как я отослал его сэру Гордону Джайлзу, литературному агенту Принца Чарлза, а он вернул его, предложив мне вставить гласные на место.

«Гляди-ка! Плоские курганы моей Родины» исследует проблему человека на исходе двадцатого века и его дилемму, ставя в центр повествования «Нового Человека», проживающего в английском провинциальном городке.

Освещение проблемы — в широком смысле лоуренсианское, с мазками свойственной Достоевскому мрачности и оттенками хардиевского лирицизма.

Предрекаю, что настанет день, и роман будет обязательным для сдачи на получение Общего Аттестата о Среднем Образовании.

Из кухни меня изгнало прибытие Кавендиша, этой морщинистой пепельницы на ножках, приглашенной на воскресный обед. В квартире он не провел и двух минут, а уже откупоривал бутылку и сам доставал из буфета бокалы. Затем уселся на только что покинутую