В Москву! В Москву! В Москву!
Среда, 21 августа
Московский поезд
Уборная в вагоне неописуема. Тем не менее, я постараюсь ее описать. Я же романист, в конце концов.
Представьте себе, что двадцать бизонов с расстройством желудка заперли в одной уборной на две недели. Теперь постарайтесь представить, что по полу пролегает открытая сточная канава. Добавьте сюда политзаключенного из ИРА, объявившего грязную забастовку и отказавшегося мыться. Нужного запаха можно добиться, откопав несколько разложившихся трупов, добавив парочку здоровых молодых скунсов — и тогда вы довольно близко подойдете к тому, на что похожа и чем пахнет уборная в этом вагоне.
Леонард Клифтон собирается написать жалобу президенту Горбачеву.
Я сказал:
— Мне кажется, у Горабчева на уме сейчас совершенно другие вещи — например, как предотвратить гражданскую войну или накормить своих сограждан.
Безобидное замечание, казалось бы, но Клифтон рассвирепел. Он заорал:
— Ты испортил мне весь отпуск, Моул, своим жалким хлюздоперством и мерзкими циничными замечаниями!
Я был совершенно ошарашен. Никто из членов группы не поспешил на мою защиту — если не считать двойняшек Брайтуэйз, которые не раз информировали всю группу, что «любят все живые существа». Поэтому что бы они ни сказали — не имеет значения. Двойняшки, вне всякого сомнения, приравнивают мою жизнь к жизни ленточного червя.
Четверг, 22 августа
Гостиничный номер — Москва
Я остановился в «Украине» около Москва-реки. Снаружи гостиница напоминает шприц. Внутри она переполнена недоуменными постояльцами всех национальностей. Их смятение проистекает из нежелания обслуживающего персонала выдавать им какую бы то ни было информацию.
Например, едва ли кто-нибудь в курсе того, где именно подают еду. Думаю, никто даже не знает, подают ли ее вообще.
Сегодня утром на завтрак я съел кусочек черного хлеба, четыре ломтика свеклы, побег свежего кориандра и выпил чашку холодного черного чая.
Американка в очереди за мной взвыла, обращаясь к мужу:
— Норм, мне нужен сок!
Норм покинул очередь и подошел к группе прохлаждавшихся официанток.
Я наблюдал, как он пантомимой изображал им апельсин — сначала висящим на дереве, затем сорванным с него. Официантки бесстрастно посмотрели спектакль, потом повернулись к американцу спиной и сгрудились вокруг переносного радиоприемника. Норм вернулся в очередь. Жена одарила его презрительным взглядом.
Она сказала:
— Мне просто необходимы какие-нибудь фрукты утром. Ты же
