Адриан Моул: Дикие годы | страница 34
Я, заикаясь, выдавил «Да» и спросил, с кем говорю.
— С О'Дурнэм! — захохотал самозванец и бросил трубку.
Есть ли предел человеческой жестокости? На пятнадцать секунд мои честолюбивые замыслы стали реальностью. Я — профессиональный писатель, живу в собственном доме. Научился водить машину. Она стоит у меня в гараже. У меня — часы «Ролекс» и авторучка «Монблан». В кармане моего кашемирового пиджака — билет в Соединенные Штаты. В кожаном «дипломате» шуршат письма поклонников. На каминной доске — пачка приглашений на литературные мероприятия. И тут мою мечту вдребезги разбивает какой-то мошенник, и я снова превращаюсь в обыкновенного Адриана Моула, который в своей каморке в здании ДООС в Оксфорде еще не дописал отчет о миграциях тритонов. Я подозреваю Гоффе.
Поздравительные открытки от мамы, Рози, отца, бабушки, миссис Хедж и Меган. Всего — шесть. Неплохо. Две открытки самому себе можно было и не отправлять.
Подарки:
1) Книжные купоны на десять фунтов от мамы;
2) Чек в «У. Г. Смит» от отца (пятерка);
3) 2 пары носков от миссис Хедж (белых);
4) Кактус от Меган (непристойно).
Никакой вечеринки сюрпризом. Никаких свечек. Никаких песен хором. Никакой Леоноры до четверга.
Мне двадцать четыре года и один день.
Вопрос : Что я сделал со своей жизнью?
Ответ : Ничего.
Сегодня умер Грэм Грин. Я писал ему четыре года назад, указывая на грамматическую ошибку в его книге «Человеческий фактор». Он не ответил.
Сегодня утром подровнял себе бороду. Когда я вышел из ванной, миссис Хедж закричала. Придя в себе, она сказала:
— Господи, вы вылитый Йоркширский Потрошитель.
Сеанс с Леонорой прошел кошмарно. В ее кабинет я вошел с самоуважением тли, у которой пропал аппетит, а вышел, чувствуя себя еще хуже.
Низкое самоуважение при входе в кабинет Леоноры вызвано саркастическим телефонным разговором, который я чуть раньше провел с матерью. Она позвонила на работу спросить, не хочу ли я сходить на вечер — его устраивает Барри Кент, чтобы отметить успех «Дневника мурла». Вечер состоится в Рабочем Клубе Северо-Восточного Лестера, и Барри пригласил половину города.
Я сказал матери:
— Да я лучше труп обмывать пойду.
Мать обвинила меня в мелочной ревности, а затем устроила истерику с перечислением моих недостатков: высокомерие, самонадеянная гордыня, снобизм, претенциозность, липовый интеллектуализм, бесхарактерность и т.д. и т.п.
Я передал все это Леоноре, и та сказала: