Цикадник, что после Травня, славился «Мраком», а Листопад, здесь конечно же Овечник (когда-то по Хмельным холмам шла граница исчезнувшего королевства Овис) — «Усмешкой».
К производству пива на всех его сложных этапах допускались только женщины. Вот и сегодня все они были заняты изготовлением оного. Кто трудился среди вьющегося зелёного хмеля, кто присматривал за прорастающими ячменём или пшеницей. И прочая. На территории самого Уединения сейчас не встретишь ни одной уединённой или храмовницы, изредка попадались молоденькие призванные, занятые повседневными, обычными женскими делами. Время молитв — поздний вечер или раннее, ещё до встречи солнца, утро. День же — время трудов.
И только одна женщина, казалось, предавалась недостойному безделью.
В центральном храме Уединения Ясности царила гулкая тишина: любой звук, даже почти неуловимый шорох опавшего лепестка белой розы разносился громовым раскатом, который ещё и подхватывало да дробило-повторяло настырное эхо. А роз в этом храме росло превеликое множество.
Центральный, или Общий, зал главного храма Уединения Ясности являлся сильно вытянутым эллипсом, что, надо откровенно признать, замечалось с трудом. Снаружи, сверху храм выглядел как симметричный, хоть и разносторонний многоугольник. Неплохая задумка, однако картину портила крыша, усыпанная разновеликими куполами, покатыми и блестящими, словно лысина наёмника.
Внутри округлость стен терялась за странными архитектурными решениями — строители попытались воплотить верование данного Уединения в главном храме оного. Большую часть зала занимали две колоннады, замкнутые одна в ромб, другая в прямоугольник — этакое подобие подзалов.
Прямоугольный был ближе ко входным вратам. Колонны, даже столбы, стояли редко, но отличались толщиной и грубым необработанным камнем. Рядом с ними даже могучий великан чувствовал себя карликом, настолько давящими они казались. Словно чтобы исправить нелицеприятное впечатление, у каждого колосса располагались глубокие чаши-вазы. Не то чтобы изящные, но приятные взору.
На окаёмках чаш крепились лёгкие треноги с лампами, в которых трепетали язычки настоящего живого пламени. Огонь отражался в воде, заполнявшей вазы, отчего странная нереальность и вместе с тем удивительная действительность окружения казались ещё более пугающими.
В свою очередь, второй ромбический подзал создавали тонкие, не толще девичьей ручки, беломраморные колонны — существующие явно не без помощи магии. Их-то и увивали до самого потолка розы. Здесь пол храма устилали белоснежные лепестки, а в воздухе царил ни с чем не сравнимый тонкий аромат утренней росы, осыпавшей только-только раскрывающиеся цветы.
