Мадемуазель Бонэр вскипела и, не сдержавшись, выплеснула свое бешенство перед всей труппой:
— И это жалкое средство — единственное, что вам удалось найти, чтобы заставить меня раздеться? Я вижу, что вы не сводите с меня похотливого взгляда, как только я выхожу на сцену, которая, похоже, стала для вас местом гнусных фантазий, тогда как вне театра вы ни разу не осмелились даже поднять на меня глаза, так вы стыдитесь вашей собственной души! Если только можно назвать душой эту грязную тряпку…
— О, — воскликнул Пурвьанш с притворным смехом, — вот поистине стыдливая дама!
Софи взорвалась:
— А вы — любитель подсматривать! Я знаю, как вы поступали с другими женщинами! На меня не рассчитывайте: хватит игр больного воображения!
— Каких игр?!
— Ваши взгляды, ваши речи! Даже ваше молчание заражено какой-то липкой агрессивностью!
Тогда, к всеобщему удивлению, Пурвьанш кинулся на колени. Сначала это показалось не более чем буффонадой, но, конечно, тут было что-то другое.
— О Святая Дева, — вскричал он с гротескными тремоло, — будьте милостивы к бедному грешнику! Воззрите на мое убожество с милосердием, я есмь ничтожный червь у ваших ног…
Софи пожала плечами, повернулась, вздернула подбородок и удалилась, звонко бросив напоследок: «Жалкий тип!», в то время как наблюдавшие эту сцену актеры сгибались от смеха пополам, считая все это фарсом. Пурвьанш поднялся, отряхнул пыль с колен и заколебался, точно не зная, как поступить, потом, внезапно решившись, бросился вслед за мадемуазель Бонэр и догнал ее.
— Ну же, — сказал он, — давайте поговорим серьезно!
Она обернулась. На ее лице была написана ярость, которую она даже не старалась скрыть. Ей казалось, что она убегает от насильника. Вдруг ее рука поднялась, и она закатила ему такую громкую пощечину, звук которой донесся до самых колосников. И тогда, потрясенный и уничтоженный, Нат повалился на пол — шутки кончились.
Софи только что сломала его на глазах у всех.
Репетиция была остановлена. Рухнув на пол после пощечины, Пурвьанш упал с пьедестала и разбился на куски, как поверженная статуя. А может, он стыдился того, что так потерял достоинство перед всеми актерами? Он так и лежал в прострации, и Дрё пришлось подойти и поднять его, что только ухудшило его состояние. Он дал увести себя в свой кабинет, изобразив обморок, чтобы ни с кем не встречаться взглядами.
Впервые дотронувшись до него, Софи его уничтожила. Конечно, это было всего лишь сотрясение воздуха, шлепок, который просто оглушил бы любого другого, но моральный эффект его оказался ужасным. Замкнувшись в себе после ее удара, Нат признал тем самым, что он проник в самые потаенные глубины его естества. Он воспринял эту пощечину как поругание и как крещение.
