Идея показалась удивительной, но так как успех «Черной комнаты» укрепил авторитет Пурвьанша, Мадлен Герланд дала добро. Что до актеров, если они и были не слишком довольны перспективой возобновления репетиций в подобном ключе, им все же пришлось признать, что этот проект — вполне в русле «священного» модернизма.
— Ах, — сказала нам Софи Бонэр, — только Пурвьанш мог опошлить эту комедию — такую тонкую, такую очаровательную… И вот, пожалуйста, меня уже превратили в проститутку!
— А принц стал «котом»! — скривилась Алиса.
— Он осмелился опорочить меня, дав мне роль Сильвии! Не в его силах развратить меня, так он умудрился исказить сам текст Мариво! И я должна соглашаться, ведь у меня контракт! И где вы тут видите, чтобы он пресмыкался передо мной, как вы говорили?
— Мне кажется, — ответил я, — ему надо все извратить, чтобы воздвигнуть декорации, в которых он мог бы унизиться.
— Если только в его голове не родился еще более хитроумный план, — предположила Алиса. — В театре он рядит каждого в чужие одежды и заставляет всех подделываться под него самого, с тем чтобы потом, в реальной жизни, Софи уже не могла отыскать следов его подлинной личности. Она потеряет ориентиры, а он сможет появляться перед ней в какой угодно маске. Это — хамелеон, стремящийся изменять краски мира по своему желанию!
На следующий день я увиделся с Натом в театре. Теперь он играл падшего ангела: к природной красоте его лица примешалось выражение мрачной горечи, углы рта поползли вниз.
— Эта Бонэр — просто мерзавка! Она использует меня, она меня изматывает! Мне приходится изображать начальника перед всеми актерами, а эта девица все время меня избегает! И однако, меня влечет к ней. Рядом с ней я — точно возле черной воронки, куда меня затягивает. Вдобавок мадемуазель отлично понимает свою силу, так что, пока я руковожу ею на сцене, она исподтишка властвует надо мною в жизни. Хотя я сделал шлюху из Сильвии в театре, мадемуазель Бонэр все больше и больше становится для меня божеством в реальной жизни. И чем больше я умаляю ее иллюзорный образ, тем более грандиозные размеры принимает она сама во плоти!
— И что же? — спросил я с великолепным лицемерием.
— А вот что: моя голова кишит идеями об изнасилованиях, пожарах и убийствах, тогда как сердце играет на сладкозвучной флейте! Надо бы бежать, но она у меня из головы не выходит! И потом, я чувствую, моя версия «Двойного непостоянства» будет иметь шумный успех. Не могу же я бросить эту работу, тем более что это — мой единственный контракт вместе с Софи. Она! Все время она! Я весь — как вулкан сомнений, какой-то нелепый парадокс! Я сам себе жалок.
