Опоздав почти на час, Софи наконец появилась. Она надела элегантнейшее вечернее платье. Ее волосы, поднятые наверх и изящно заколотые на затылке, пышной волной свободно спадали на шею. Поцеловав меня и Алису, она уселась лицом к Пурвьаншу, который поднялся из-за стола, чтобы с ней поздороваться.
— Ну, — начала она, — вы вроде бы хотели предложить мне ангажемент… Забавно, а разве не вы так низко интриговали, чтобы меня не приняли в «Комеди Франсэз»?
— Дорогая моя, — отпарировал Нат, — я поступил так для вашего же блага. Вы достойны лучшего, нежели этот морг! Или вы считаете себя созданной исключительно для того, чтобы играть этих глупых гусынь?
— Что вы имеете в виду?
— Да эту дурочку Сильвию, которую вы изображали в пьесе Мариво.
Она зло рассмеялась.
— Вы ничего не понимаете ни в Мариво, ни в Сильвии, как, впрочем, и в женщинах, бедняжка!
Это «бедняжка» ранило Пурвьанша в самое сердце.
— О, ясно, — сказал он раздраженно, — вы начитались мадам де Бовуар!
— А вы — Монтерлана, который называет женщин «самками — больными, опасными, никогда не умеющими быть до конца откровенными»! Разве не он избрал Своим девизом: «Брать, не отдаваясь»? И прибавлял: «Это — единственно приемлемая формула, которая может существовать между мужчиной, существом высшего порядка, и женщиной». Ничтожество, да!
— О, на этот счет я легко мог бы засыпать вас другими цитатами, и гораздо лучшими! Запах женщины, «этот нежный запах, почти раздражающий, и это тело — без мускулов, без нервов, точно какой-то белесый моллюск…» Но тут вы ошиблись, это не Монтерлан, это — Коста! И, возвращаясь к нашему разговору, когда Расин пишет: «Меня сушила страсть, томили сновиденья» [6], разве он говорит о себе? Нет, это Федра осмелилась излить свою любовь Ипполиту. Вы путаете персонаж с его автором — точно так, как все эти глупцы, которые принимают тень за саму жертву.
Странная это была дуэль! Софи вновь перешла в наступление:
— Кто сохнет, кто томится? Уж не вы ли?
Удар вышел прямым, неожиданным и жестоким. Мы заметили изумление на лице Ната. Но через мгновение ответный удар полетел как стрела:
— Это — Федра, а значит, вы!
— Я? «Что ж! Узнай теперь ты Федры ярость!» [7]. Я вас ненавижу и никогда не подпишу с вами никакого контракта.
Теперь настала очередь Пурвьанша расхохотаться.
— Умру со смеху! Можно подумать, мы тут играем Гольдони! Или, скорее, Фейдо! Пардон, еще хуже: Куртелина! Не Бергсон ли говорил, что «водевиль имеет такое же отношение к реальной жизни, как говорящая кукла — к человеку»? Но хватит! Я вижу, что вы меня ненавидите за то, что мне удалось помешать вам совершить тяжкую ошибку. «Комеди Франсэз» ничего не стоит.
