— Зачем ты хотела со мной встретиться? В память о том, как мы миловались вечерами на улице Деламбер?
— Не будь таким злым!
— А разве ты не была жестока? Как ты поступила со мной?
— С тобой — это другое дело…
— Может, попробуем еще разок, по-быстрому?
Она опять предпочла не продолжать нашу маленькую дуэль: очевидно, моя рапира была наточена острее. Хотя ее уход не слишком ранил мое самолюбие, я помнил об этом, и сейчас это обернулось против нее, а ведь в тот вечер она зашла в «Селект», только чтобы отыскать меня. Что же она хотела мне рассказать, что так тяжко давило на нее, и почему она никак не могла прямо сказать мне об этом?
Она заказала двойную порцию виски и начала — осторожно, словно купальщица, пробующая ногой, хороша ли вода:
— Я, кажется, поняла, что Нат и ты… Я имею в виду вашу дружбу. Ты что-то вроде его доверенного лица?
— Нат никому не доверяет.
— Знаю, но все же… Ты самый близкий из его приятелей, гораздо ближе, чем эти его актеры; они для него — просто персонажи, марионетки, которыми он управляет. Понимаешь, что я хочу сказать? Только ты можешь с ним говорить.
— Ты тоже, я полагаю!
Она опустила глаза и пробормотала, точно исповедуясь:
— Не слишком часто.
Я начинал уже смутно понимать причину нашей беседы. Даниель нуждалась во мне как в рупоре, способном донести ее слова до его величества! Но что же это за новость, которую она не могла или не решалась высказать ему прямо в глаза? Я решил ускорить ход вещей:
— Слушай! Неужели то, что ты должна ему рассказать, так тяжело?
— Нет, — ответила она, — вовсе нет; наоборот! Любому другому… Но я не знаю, как он это примет.
— Примет что? — бросил я с некоторым ожесточением. Она дождалась, пока официант подаст ей виски, и вдруг выпалила, освободившись от того, что, похоже, так сильно ее угнетало.
— Я беременна, — произнесла она таким трагическим тоном, будто только что объявила о смерти близкого человека.
Когда я поведал Пурвьаншу эту новость, он разразился смехом, точно услыхал забавную шутку. Потом произнес:
— Подходящий случай избавиться от этой дуры. В общем, она — просто смазливая блондиночка.
— Но, — заметил я, — это ваш ребенок!
Он гневно уставился на меня своими синими глазами.
— Вы из тех, кто все еще верит в эту чушь? Ребенок! Ах, смотрите, какой красивый и милый малыш! Вы можете представить себе, как я буду возиться с пеленками? Вы ведете себя как буржуа, это тошнотворно! Оставьте это другим, Бога ради!
Я был потрясен. Его откровенный жестокий цинизм парализовал меня. Что тут можно придумать? Нат высокомерно наблюдал за мной, от чего я вдруг съежился до размеров ничтожной козявки. Он подавлял меня своим презрением. И все же я знал, что он не прав, хотя не понимал, как так вышло, что я же и оказался в виноватых. Я предпочел скрыться с его глаз и, ощущая собственное безволие, тихонько ускользнул в полумрак театрального зала.
