— Пятнадцать, — пауза оказалось такой долгой, а тишина такой прозрачной, что стало слышно, как возле пожарной станции лает овчарка Рекс. — Пятнадцать…
Гуревич почувствовал, как запершило в глотке, но почему-то так разволновался, что даже откашляться не смог. Капля пота, скатилась по шее за воротник форменной рубашки. И снова послышался собачий лай. Мысли окончательно запутались, перед мысленным взором прошла череда отрывочных образов: мать, пасущая гусей, эти деньги на стойке, сдвинутые мотоциклисты, облезлые часы «Ролекс»и снова мать с гусями…
— Двадцать один, — Фомин вздохнул и, чего-то ожидая, уставился на милиционера. — Слушай, командир, может, хватит? У меня ведь тоже бабки не из ширинки валятся. Я прошу о такой фигне, взглянуть на какие-то бумажки… По-хорошему эта хрень на пару сотен не тянет.
— Уберите, — Гуревич наконец кашлянул в кулак. Его слабый голос неожиданно набрал силу. — Уберите деньги. Иначе…
— Что иначе? Чего убрать? — Фомин посмотрел на прапора, как смотрят на тяжело больных людей, которые вот-вот врежут дуба. — Не понял, начальник.
— Я сказал: уберите деньги. Иначе я приглашу понятых и составлю протокол. Со всеми вытекающими…
— А… Вот ты чего, — Фомин покачал головой. — Как скажешь, командир.
Он сгреб деньги со стойки, сунул их в бумажник. В следующую секунду прапор ослеп от боли, чей-то тяжелый кулак влепился ему лицо. Чудом он смог удержаться на стуле, схватившись за столешницу, и получил еще один удар, на этот раз справа. Теперь били не кулаком, чем-то потяжелее. Уже слетев со стула на бетонный пол, прапор подумал, что на него напал спутник Фомина, тот молчаливый мужик с каштановыми волосами. Ослепнув от боли, прапор прижал ладонь к поясу, нащупал застежку кобуры. Но не успел вытащить табельный ПМ, получил прямой удар каблуком в живот, а вдогонку маховый удар по шее внутренней частью стопы.
— Не нужны деньги, так оставайся с голой жопой, — голос Фомина долетал издалека, откуда-то с потолка или с самих небес. — Придурок, укроп колхозный.
Прапор закрыл руками лицо, хотел заорать во всю глотку, позвать на помощь. Но голос пропал, голова сделалась горячей, а шея какой-то деревянной. Он повалился на пол и получил топчущий удар стопой по корпусу. Прапор каким-то образом оказался зажатым в углу, в этом тесном пространстве он окончательно потерял способность защищаться, мир уже плыл перед глазами и темнел. Из этой темноты высунулась волосатая обезьянья лапа, показала прапору огромный синий кукиш и саданула по затылку чем-то тяжелым.
