Теперь она пришла на кладбище, чтобы избавиться от ноши или чтобы осознать до конца ее тяжесть. Прощать — непросто. Как и Морозова, она не вспоминала отца все эти годы, но забыть — это не значит простить.
Свернув с тропинки, Тина, поеживаясь, бродила вдоль оградок, читая надписи на надгробиях. Зима мешала ей, приходилось стряхивать снег озябшими в тонких перчатках руками, мечтать о горячем чае и сомневаться в собственной полноценности. Разве обязательно было переться сюда, разве непременно нужно припасть к могиле, увидеть наполовину стертое неживое лицо в мраморной рамке?
Когда она совсем отчаялась, это лицо бросилось в глаза знакомым жестким подбородком и надменным взглядом из-под насупленных бровей.
Мельников Виктор Петрович — значилось ниже. Чужое имя родного человека.
— Я возьму твою фамилию, — сказала она матери, собираясь получать паспорт, — не хочу иметь с этим ублюдком ничего общего.
— Доченька! — шепотом возмутилась мать. Она всегда возмущалась шепотом.
После истории с сомнениями в отцовстве, Тина и отчество тоже сменила. Хотя мать снова закатывала глаза, тихо постанывала и уверяла, что никакого другого отца, кроме этого, у Тины не было!
— А мне плевать, он не верил, что я его дочь, так я и не буду его дочерью! — сказала она тогда.
— Здравствуй, папа, — сказала она сейчас, войдя за низенькую ограду.
Почему-то здесь было два холмика сразу, на втором стоял крест чуть пониже, полностью запорошенный снегом. Странно. Тина не помнила ни одного родственника, рядом с которым могли бы похоронить отца. Все бабушки-дедушки умерли еще в войну, и папа с мамой оба росли сиротами. По крайней мере, так они говорили.
Она пожала плечами, вопросительно глядя отцу в глаза — выцветшие и неживые.
— Ну и кто тут с тобой, а?
Конечно, он не ответил.
Любопытство потащило ее вперед, и, оказавшись возле неопознанного креста, Тина несколько минут соскабливала с дощечки снег. Сначала появились цифры. Дата рождения тире дата смерти. Она никак не могла сосредоточиться — откинув голову, тупо разглядывала цифры, будто это были иероглифы.
Четырнадцатое июля семьдесят второго года. Что-то в этом было очень знакомое. Чересчур знакомое, пожалуй. Она потерла глаза. Ну, конечно, вот идиотизм! Она же родилась в этот день. И тогда же, тридцать два года назад, родился кто-то еще, кто-то, чью могилу она сейчас разглядывает. Кто-то, давно живущий в другом измерении. Давно? Она перевела взгляд на следующую дату. Давно. С пятого мая девяносто первого.
