Женя хихикнула. Бабушкина манера выражаться забавляла ее безмерно, хотя и бесила в той же степени, когда старушка заговаривала о Женькиных проблемах так, словно они яйца выеденного не стоили.
— Она вам не нравится? — полюбопытствовала Женя насчет невесты.
— Да я ее в первый раз вижу! Как и все наши! Ей, видать, Илюху никак не удалось уломать, вот одна самостоятельно приперлась.
— Стойте-ка, это такая высокая, в кожаной юбке, с ногами?
— Ну есть у нее ноги, — настороженно согласилась бабушка, — а насчет юбки не знаю, очень сомнительно, что это можно юбкой считать. Так, видимость.
— Я ее в аэропорту видела, — заявила Женька, довольная тем, что удалось разговор со своей персоны перевести на персону совсем незнакомую, — они там с Ильей спорили.
Ей внезапно стало жарко, будто она голову сунула в горячую русскую печь.
С Ильей. Боже мой, с каким Ильей, это же тот полудурок, что орал на нее несколько часов назад, обвиняя во всех смертных грехах. Она совсем забыла, что он существует на свете, да еще и имеет наглость проживать в этом доме. О господи, господи, в доме, где она собралась остаться. Зализать раны. Отогреться слегка у чужого счастья.
Фигушечки на рогушечки, сказал бы, наверное, мальчик Данила Ильич.
Как же все это глупо!.. Глупо, глупо!
Она взглянула на Ирину Федоровну с тоскливым отчаянием.
— Вы извините меня, пожалуйста, — быстро залопотала Женька, — но мне все же надо ехать. Домой, понимаете? Мне надо! Я тут остаться не могу!
Бабушка внезапно развеселилась.
— Тебя невеста что ли так напугала? Так они вроде пока тут жить не собираются! Да если бы и жили, тебе-то что за горе?
— Невеста ни при чем!
— А кто при чем? — сощурилась бабушка.
Ну да, так и надо было сказать — ваш внук. Вот кто. Прямо и откровенно. Именно он виноват во всей этой истории, и никто больше. И только из-за него Женя не может остаться в этом доме, где так замечательно у распахнутых окон пахнет хвоей и уютно поскрипывает старая лестница.
Чтоб его черти задрали, этого самого внука!
Его слова всплыли в голове, будто непотопляемая лодка, нашпигованная боеприпасами. И кто-то начал стрелять, прямо Женьке в лицо: «У вас хорошо получается давить на жалость! Но даже не вздумайте изводить моих родственников своими дурацкими воплями! Не смейте играть на их добрых чувствах!»
Наверное, он пытался заступиться за семью. Даже не наверное, а точно. Только почему при этом надо было оскорблять человека?
Теперь ясно, что этому человеку в его доме оставаться никак нельзя.
