Рита сама толком не понимала, зачем ей это нужно. Дело сделано, и это не тот случай, когда нужно отводить подозрения, устраивая концерты. Нет, ну смешно, честное слово! Неужели, ее все-таки задело адвокатское пренебрежение? Его равнодушные глаза, скользящие мимо, его ленивая ухмылка, когда он замечал-таки ее старания.
Детский сад, штаны на лямках.
Рита вдруг разозлилась на себя, в конце концов, она может делать все, что заблагорассудится. Вот просто хочется ей Кочеткову кровушку попортить. И пусть это мелко, глупо, недостойно птицы такого полета, как она! Все равно. Ей будет приятно услышать, как он растеряется, занервничает, станет злобно дерзить, не зная, куда деваться от влюбленной дуры.
И кстати, это будет хорошим поводом для отступления. Пусть думает, что ее внезапное увольнение — жест сбрендившей от страсти бабы.
А когда он начнет что-то подозревать, метаться из угла в угол и придумывать, как выйти сухим из воды, Рита будет уже далеко. На своем новом джипе!
* * *
— У тебя ключи от машины где?
— Кажется, в платье. А что?
— А то!
Ирина Федоровна сердито надулась и поглядывала на Женьку исподлобья.
— Не поедешь ты сегодня никуда! Машину сейчас дед в гараж загонит. А тебе в ванну надо. Дай сюда платье.
Женька покачала головой, зачарованно уставившись на бабушку.
— Не могу я! Вы что?! Как я останусь?
— Молча!
Ирина Федоровна вырвала у нее из рук платье, порылась в кармане, вытащила ключи и ринулась к двери.
— Не надо меня жалеть! — пискнула Женя, которая часа два к ряду жаловалась на жизнь.
Ирина Федоровна вернулась и снова села рядом с ней.
— Вот ты мне скажи, на фига тебе сейчас в твою коммуналку? Ты вроде бы не дура, да? Так вот объясни мне, старой.
— Я там живу, — неохотно ответила Женька.
— Батюшки-светы! Так поживи пока здесь!
— Что? Как это?
Ирина Федоровна раздраженно потерла подбородок.
— Как, как! Наперекосяк! Нечего тебе домой переться! Господи, да у тебя там и поесть поди нечего! А как ты в магазин будешь ходить, подумала?
Женька растерянно хлопала ресницами. Очень хотелось завыть в полный голос от такой подлости судьбы.
— Так что оставайся, поживешь недельку, пока нога не пройдет, а там видно будет…
— Чего видно? — жалобно проскулила она. — Не могу я остаться, понимаете?
— Нет! Не понимаю! У тебя что, дома семеро по лавкам? Родителей нет, детей нет, мужа нет. Ну и будешь куковать там одна, только из-за своего упрямства!
Это верно, ни родителей, ни мужа, ни уж тем более детей. Сознание уцепилось за эту фразу, не желая больше ничего воспринимать. И крутилось в голове: ни мужа, ля-ля-ля, ни детей, ля-ля-ля. Никого, одним словом. А можно другим: одиночество.
